Татьяна Труфанова - Счастливы по-своему

— Здравствуй, Леша. — Богдан встал ему навстречу.

Богдан протянул Лешечке, Бориному брату, руку, а тот схватил ее обеими руками, потом выпустил, кинулся обнимать Богдана, но остановился — не знал, как правильно. Тогда Богдан приобнял его.

— Я вчера первый день работал! Целых шесть часов! — взволнованно говорил Лешечка. — Ко мне все хорошо относятся, мне доверяют: морковь доверяют, капусту, картошку, укроп, огурцы…

— Понял, все доверяют. Правильно, так и должно быть.

Краем глаза Богдан заметил, что Вероника смотрит на их обнимающуюся группу с изумлением и некоторой брезгливостью.

— Я аккуратно режу, так же как дома. Сегодня мне ананас резать дали, — поделился Леша.

От дверей зала на Лешу уже строго смотрела администратор. Богдан послал ей улыбку в тридцать два зуба и помахал рукой: все нормально.

— Леш, ты молодчина. Работай и дальше аккуратно, будут тебя ценить. Ну, иди, тебя, наверно, на кухне ждут.

— Да, — согласился Леша.

Он пошел на выход, но через два шага обернулся, вспомнив.

— Спасибо вам! — просиял Леша. — Да, спасибо!

— За что тебе спасибо? — спросила Вероника, когда Богдан вернулся за стол.

— Ум-ум… Я его сюда помощником повара устроил, — жуя бифштекс, ответил Богдан.

— Какой ты умничка! — всплеснула руками Вероника. — Да, трудно таким людям с работой…

Она помолчала немного.

— У меня одна знакомая родила неполноценную девочку… какой ужас! — вполголоса сказала Вероника. — Я когда была беременна, так боялась. Я молилась: только бы ребенок без всяких этих! Не знаю, что бы я сделала, если…

— Не забивай свою очаровательную голову. И мою бесценную голову тоже. К счастью, Леша не твой сын и не мой сын.

Вероника пожала плечами и снова принялась за еду.

— Так, к нашим баранам… или барану? Позвонишь сейчас Степе? — напомнил Богдан. — Обрадуй его, что он будет моим агентом. Только маленькая проблемка, — как можно более легким тоном сказал он, — мы со Степкой на днях чуток поссорились. Это, сама понимаешь, ерунда, как поссорились, так и помиримся, но — кто знает? — он может закочевряжиться: не-е-ет, не хочу-у такого клиента, найди другого…

— У меня не закочевряжится. На меня где сядешь, там и слезешь, — отрезала Вероника.

— Не спорю. Вот ты и поднажми на него слегка! Мягкой кошачьей лапкой.

Вероника, разыгравшись, шлепнула его по руке и мяукнула.

— Позвонишь сейчас?

— Знаешь что? — Она взяла мобильный и встала из-за стола. — Я выйду в зал. Все эти рабочие вопросы — не хочу при тебе.

Богдан предпочел бы слышать все своими ушами, но смирил раздражение.

— Конечно, моя радость! — улыбнулся он.

Бабушка ушла десять минут назад, а Степа, как лег после ее ухода на пол, так и лежал. Сил моральных встать не было. А еще было ужасно стыдно и больно, потому что это ведь он Майю на колени поставил — он, своим упрямством, жалкой попыткой отстоять свое «не хочу»… из которой ничего не вышло. Между тем в его душе это «не хочу» разгорелось только сильней, но теперь надо было стиснуть зубы и проглотить его.

Яся подозрительно затих в беленькой комнате. Степа кое-как поднялся и добрел туда. Ну конечно. Разве мог Быстрый замолчать потому, что разглядывает книжку или беседует с плюшевым кроликом? Ха-ха. Припав к плинтусу, он отдирал обои. Степа даже ничего не сказал ему, только махнул рукой.

Он позвонил Борису и извинился, что вчера его выпроводил.

— Ты, это, в понедельник — да? Придешь?

В понедельник Степа собирался отметить свой день рождения в пивном баре с четверкой друзей, в том числе, как обычно, с Борисом.

— Аск! Даже не думай, что от меня избавишься.

— Заметано.

Только смолк голос Борьки — позвонила Вероника. С начальницей состоялся совершенно неожиданный разговор. Да, огорошила его Вероника… Он стал упираться — в ход пошли угрозы, уговоры, снова угрозы… Через пятнадцать минут Степа положил трубку и бухнулся на стул с таким чувством, будто его переехал каток. Из груди сипло, как из сдутого шарика, вышло нецензурное шипение.

Яся отозвался ревом.

— Извини, Быстрый, не сдержался. Что? Что ты хочешь? Что там это, на очереди? Жратва и сон. Щас. Пюрешечку. Шлеп. Бум. Вкусно? Слава богу. Шлеп. А мы утремся. Эх, Степаныч, мне бы сейчас полежать навзничь. Часов сто. Понимаешь, у? И чтоб меня не трогали. Э-эх, Степаныч! Разве пострадаешь с тобой? Не. Наелся? Славно. Пошли на воздух. Ох…

Он вынес сытого и хмурого Ярослава во двор, усадил младенца в коляску. В деревьях шумел ветер, небо равнодушно голубело, а сердце придавила такая тяжесть, что хотелось самому влезть вместо младенца в коляску, свернуться клубком и пропасть.

— Сказку рассказать? — вздохнул Степа. — Нет? А я все равно расскажу. Тошно, Ясь… Жил-был царь… и помер. Нет. Жил на свете храбрый портняжка… обделался. Нет. Жили-были брат и сестрица… заблудились в лесу. Точка. Все не то.

Степа покатил коляску по двору до ворот и обратно, туда-сюда. Левое колесо дребезжало на гравии. «Отвалится скоро. Ну и хрен с ним». На розовом, задремывающем лице Яси дергались нервные тени листвы. В резиновом шлепанце метался и колол ногу камушек. От дальних-дальних соседей приходил звук пилы.

— Ну, еще это, одна попытка, — пробормотал Степа. — Мм… Шел однажды… шел этот… кто-нибудь… шел однажды добрый человек…

Шел однажды добрый, угу, добрый человек по лесу, и застигла его ночь в глухом месте. Только он устроился под большим дубом, только устроился, хотел костер развести, как слышит — кто-то идет. Идут несколько человек, говорят, хохочут, а голоса грубые, злые. Добрый человек подумал и на всякий случай залез на дерево. Смотрит вниз с ветвей — а под деревом разбойники собрались. Ух! У всех ножи, топоры, пистолеты. Развели костер, стали жарить на костре птиц да пить вино.

Главный разбойник говорит: «Вот вчера мы похвалялись, кто кого ограбил и сколько золота загреб, позавчера — та же штука. Давайте что новенькое придумаем. Ну-ка, похвалитесь, как вы со своими родителями обращаетесь». Все загоготали, один разбойник говорит: «Я их куском хлеба каждый день попрекаю». Другой говорит: «А я их из дому выгнал побираться». Третий руку на отца поднял, четвертый обезножившую мать без помощи бросил. Пятый ругается со своими, что ни день, и все новые обиды выдумывает. А шестой — рыжий и на лицо шельма — говорит: «А я каждый день привожу отца под колокольню и плюю на него с высокой колокольни, прям на темечко ему, а когда и огрызками бросаю».

Добрый человек слушал это все, и так ему было горько — сил нет! Ерзал он на ветке, ерзал — ветка и подломилась под ним. И упал он прямо разбойникам в руки.

«А-а! Подслушивал-вынюхивал! Сдать нас хочет!» — заорали злодеи. Сразу все ножи выхватили.