Татьяна Труфанова - Счастливы по-своему

— У-у, мон пти бебе! У-у, мон гарсон! Ты кутил с мамулей всю ночь? Поехал в номера?

Ярослав издавал сардоническое кряхтение и пытался увернуться. Юлия же прятала глаза и многословно извинялась за опоздание, отговариваясь тем, что ее подвело заклинившее колесо коляски.

— Человек предполагает, а транспорт располагает, — великодушно сказал Богдан.

Объяснениям невестки он не поверил, но решил, что для допроса с пристрастием сейчас не время.

— Ого, новый абажур? — сказала Юлия, войдя в гостиную. — Какой он э-э… корпулентный!

— Великолепный, вы хотели сказать: великолепный, — промурлыкал Богдан. — Это наше фамильное сокровище. Старику лет пятьдесят как минимум, а взгляните: свеж как бутон.

— Магнифик! — воскликнула Нина. — Связь поколений! Кстати, у Евгения есть про абажур потрясающе трогательные стихи. — Она прижала пальцы к вискам и начала декламировать: — Потому что под лампою нашей не хватало реминисценций… Я не делал для прошлого индульгенций…

— Нет, нет! — прервал ее муж. — Сейчас. — Он собрал лицо в кучку, вспоминая, потом вытянул руку и задирижировал ею: — Потому что под лампой нагою не хватало реминисценций… Я не делал для прошлого никаких преференций… Абажура остов сгнил на свалке, но прежде…

Удивительным образом голос Евгения при чтении стихов изменился на глухой и гнусавый. Богдан внимательно кивал в такт, а сам тем временем думал: «Бессовестно со стороны Степки так опаздывать!.. А ведь, судя по гитаре в углу, этот еще и песни поет. Наслушаюсь!.. Сейчас Степа явится, уж я ему выскажу. Возьму за микитки, отведу в тихий уголок и…»

Чтение стихов про абажур затянулось. Видимо, это была поэма. Богдан потерял нить где-то между «амальгаму кусая» и «деконструкцией рая». Майя хмуро инспектировала блеск столового серебра. Инга кусала носовой платок, борясь с зевотой. Даже супруга Евгения заскучала, и только Юлия смотрела на отца восхищенным взглядом. Конец поэме положил Ярослав, с грохотом опрокинувший напольную медную вазу. Под раскатистый звон вазы автор замолчал на фразе «Ты моя Хироси…» и печально вздохнул.

— Юля! — возмутилась жена поэта. — Ты следишь за сыном или как?

— Зачем за ним следить? — возразил повеселевший Богдан. — Мужчина гуляет, исследует мир! Надо дать ему волю.

— При таких взглядах на воспитание неудивительно, что ваш сын сейчас где-то гуляет! — парировала Нина.

Богдан сделал лицо британского пэра, оскорбленного претензиями черни.

— Ты заметил? У Ярослава твои глаза, — невпопад сказала мать.

— Сейчас рассмотрим. — Богдан опустился на колени перед карапузом, протянул к нему руки. — Иди ко мне, юный лев. Иди к любимому деду.

Карапуз немного помялся на месте, то отползая на четвереньках назад, то двигаясь на полшажка вперед. Новый дядя был ему любопытен, особенно блестевшие золотым ободком часы на запястье у дяди. Наверно, он бы решился и подполз ближе, но мама стиснула его и унесла вверх.

— Не надо его хватать, — угрюмо сказала Юлия Богдану. — Вы для него незнакомец, дайте Ясе время привыкнуть.

— И сколько времени — год, два?

— Сколько потребуется, Богдан Анатольевич.

По карминовым губам Юлиной матери скользнула крокодилья улыбка, и Богдан почувствовал, что его обложили враги. Причем где? В родительском доме, под фамильным абажуром!

— Для разрядки мировой напряженности предлагаю выпить кофе, — бархатным голосом сказал он. — Я сварю.

Предложение приняли с одобрением: всем надоело сидеть за накрытым столом, как за витриной. Богдан удалился на кухню и через несколько минут вернулся с подносом, на котором стояли шесть дымящихся чашек.

— Рекомендую дегустировать без сливок и молока, — сказал он. — Особый сорт, редкость! Я с собой привез.

— Запах изумительный! — встряхнула кудрями Инга. — Что за сорт?

— «Черный… бивень», — многозначительно сказал Богдан. — Не слышали? Неудивительно. Эксклюзив Эксклюзивыч. Производят на двух плантациях в Бирме.

— Хорош! — попробовав, кивнул Евгений.

— Богатый вкус, — отметила Нина.

— Еще какой богатый! Между прочим, в Нью-Йорке такую порцайку наливают за пятьдесят долларов, — сказал Богдан.

Собравшиеся замерли с чашками в руках.

— Пожалуй, я выпью вторую чашечку, — сказала Нина.

— Пятьдесят долларов! — еще раз принюхалась Инга. — Я вам скажу: это разврат! Но мне нравится.

— Видимо, его собирают по пять зерен с куста, руками прекрасных девственниц, — меланхолично заметил Евгений.

— Нет, секрет тут в другом… — Богдан дождался, когда все гости допили кофе. — Сорт называется «Черный бивень», потому что в производстве задействованы слоны.

— Слоны обтрясают кусты?

— Топчут зерна?

— Вращают хоботами кофемолки?

— Гадят! — с чувством ответил Богдан. — Жрут ягоды, а потом срут. Пардон май френч, мадам! Как пишут в рекламе, волшебство ферментации в желудках этих гордых млекопитающих рождает непревзойденно мягкий вкус… Рад, что вам понравилось!

Долгую паузу разбавил звяк ложечки, помешивающей кофе в чашке.

— Сто лет назад, на первом курсе мединститута, я как-то пила кофе в мертвецкой… — задумчиво сказала мать.

Инга тихо смеялась. Нина вскочила, выпучив на Богдана глаза, зажала рот рукой и выбежала в ванную. Юлия сплюнула в чашку и вытерла губы салфеткой. Яся крутился у нее на коленях, с любопытством смотря на забавных взрослых.

— Примета времени: дерьмо в цене! — воздел палец Евгений.

Сияющий Богдан удалился мыть чашки, через минуту к нему присоединилась Инга.

— Надули? Признайтесь, надули вы нас? — заговорщическим шепотом спросила она.

Богдан косился на нее, но только улыбался.

— Я готова поспорить, это обычная хорошая арабика!

— С чего вы взяли, Шерлок?

— А у вас черти в глазах плясали. С самого начала, — весело объявила Инга.

Богдан не собирался сознаваться, но в пакете была колумбийская арабика, купленная вчера в кофейне на проспекте Мира. Что до «Черного бивня», то его Соловей однажды попробовал в Нью-Йорке и нашел вкус приятным, но маловыразительным.

Недруги были посрамлены, и Богдан вернулся за стол в игривом настроении. Но оно скоро увяло. Сын опаздывал безбожно и беспардонно. Юлия звонила ему и выслушивала длинные гудки. Инга забеспокоилась, не случилось ли чего, Юлия заверила ее, что дело наверняка в Степиной «девятке», она в последние дни барахлит и выкидывает фортели. Майя вспылила и сказала про внука пару ласковых. Решено было больше не ждать именинника, а приступить к еде. Богдан машинально открыл шампанское. «Дом Периньон» хвастливо пенилось и, как положено, щекотало нёбо пузырьками, но не радовало. Мать терзала гранатовое ожерелье, видимо думая о том же, что и Богдан: где Степа? что он себе позволяет?