Иона Грей - Письма к утраченной

– Вас наградили орденом Британской империи, – торжественно сказал Уилл. – В Интернете нет информации о Стелле Торн, зато полно статей о Стелле Дэниэлс. Я нашел даже ваши фото в королевской резиденции.

Стелла засмеялась – восторг в голосе молодого человека растрогал ее.

– Когда Чарлз умер, я сменила фамилию, потому что больше не чувствовала себя забитой, беспомощной девочкой. Что касается ордена, меня не отпускает ощущение, что я не заслуживаю такой чести. Я ведь руководствовалась личными мотивами. Старалась ради Дэйзи, хотела искупить вину. Хотела заполнить пустоту, оставшуюся после Дэна.

– Вы – удивительная, – тихо молвила Джесс. Поднялась, обняла Стеллу. – Нет, правда. Вы – чудо. Я таких людей еще не встречала.

Стелла обняла ее в ответ, прослезилась.

– Нет, милая, ты ошибаешься. Я была самой обычной женщиной, а под конец жизни мне повезло, и только. Я нашла дочь, я нашла силы заговорить.

Высвободившись из объятий, Стелла смахнула слезы, рассмеялась.

– Давайте-ка я вам чаю сделаю, а то этот давно остыл…

Но подняться она не успела – Уилл оказался проворнее.

– Я сам поставлю чайник. Мы и так уже вас утомили, миссис Дэниэлс.

Они сидели в круге света, защищенные от густых сумерек, и пили свежий горячий чай. Пошли другие истории – о матери Джесс, которая, подобно Нэнси, отстранилась от своей дочери; о парне, который, подобно Чарлзу, изнасиловал доверившуюся ему девчонку. Стелла не переставала удивляться, как много общего у нее с Джесс – представительницей другого поколения. Хорошо, что Джесс открылась ей.

Когда чай был выпит, Уилл и Джесс взялись за посуду. Джесс мыла чашки, Уилл вытирал их.

– Дэн утверждает, что после войны написал вам гору писем, – сказала Джесс. – Чтобы вы знали: он вас любит и ждет. Наверное, Нэнси эти письма выбрасывала. Как у нее только рука поднималась на такое?

Стелла чувствовала себя неважно. Она столько говорила сегодня, что голос сел, вдобавок начиналась мигрень.

– Нэнси была из тех, кто думает прежде всего о себе. Она не знала жалости и всегда делала исключительно то, что соответствовало ее интересам. Видимо, Нэнси боялась, что я решусь бросить Чарлза и уехать к Дэну, а Вивьен отошлю обратно к ней. Или что Дэн вздумает переселиться в Англию и потребует освободить дом на Гринфилдс-лейн…

«Впрочем, возможно, Нэнси думала обо мне». Умозаключение появилось бог знает откуда – вот как эта ночная бабочка, что возникла из темноты, впорхнула в открытое окно и бьется в абажур. Ведь Нэнси видела Стеллу в психиатрической лечебнице, наблюдала, какого труда Стелле стоило вернуться в нормальный мир. Сама отнюдь не склонная углубляться в психологию, Нэнси – этакий образчик здравого смысла – решила раз и навсегда, что письма Дэна будут только расстраивать Стеллу и, чего доброго, снова подведут ее к роковой черте. Соорудив эту теорию в собственной голове (и в собственных интересах), Нэнси искренне поверила, что спасает подругу.

Да, наверное, так и было. Теперь уже не узнать – Нэнси мертва, как и многие другие люди, названные нынче Стеллой вслух впервые за полвека.

В оконном стекле отражалась кухня, плавно двигались силуэты Уилла и Джесс. Полушепот этой парочки Стелла слышала будто сквозь водную толщу. За пределами дома сгущалась ночь. Стелла зависла между настоящим и прошедшим, между ярко освещенной кухней и темным садом.

Встреча с Уиллом и Джесс утомила Стеллу, но она была довольна, что выговорилась. Ей определенно полегчало, словно она сбросила тяжелое пальто, которое таскала на себе в течение долгого душного дня. Озвученные события ее жизни предстали в ином свете, Стелле они казались похожими на бусины в ожерелье: каждая – самостоятельный предмет. Выяснилось, что, нанизанные на нить времени, они являют собой неизменяемую последовательность. Помимо надтреснутых, полурасколотых бусин имеются и гладкие, цельные, идеальной формы. Закрываясь молчанием от дурного, Стелла совершенно напрасно позабыла о хорошем.

Кошка дремала, грея колени. У Стеллы тоже глаза слипались. Она устала бодрствовать. Опустила веки, как когда-то давно опускала плотные шторы. Затемнение – полезная штука. Можно без помех навести порядок в мыслях, в воспоминаниях. Удивительно, до чего это занятие похоже на распаковывание ценных безделушек, завернутых в папиросную бумагу. Вот Нэнси, постоянно разрывающаяся между великодушием и завистью, поддергивает голубое атласное платье, чтобы вытащить из-за чулочной подвязки пачку сигарет, поглощает консервированные персики, хвалится элегантным пальто. Все это было как вчера – краски ничуть не поблекли, контуры не размылись. Вот Ада в цветастом переднике, способная даже при карточной системе соорудить из пустяка шляпку, пудинг и хорошенькое платье. Вот прожорливый Эрнест Стоукс, вот Фред Коллинз с неизменным фотоаппаратом. Марджори и ее сконы. Хильда Гудолл, многодетная и многоопытная мать. Дэн.

Дэн…

Мелькание кадров прекратилось, пленка оборвалась.

Нельзя сейчас заново прокручивать в уме воспоминания, связанные с Дэном. Потому что воспоминаний Стелле мало. Как бы ни были они бесценны, как бы ни были прекрасны, хочется большего.

Она взяла последнее письмо Дэна, прижала к щеке. После многих лет жизни и работы в приходском доме Стелла, как и в ранней юности, не слишком ладила с Богом, поэтому направила мольбу непосредственно к Дэну.

«Я нашлась… Держись. До конца вечности еще есть время».

«Спитфайр» позолотил фарами тускло-белые соцветия купыря, вклинившегося в живую изгородь; кошка встрепенулась, приоткрыла янтарные глаза. Ночь была холодная.

– Вдруг мы опоздали?

Джесс говорила чуть слышно, едва сдерживала нервную дрожь. Уилл, думая, что она озябла, включил в машине обогреватель на полную мощность.

– Вспомни, что он написал. Он никогда не терял надежду. Значит, и мы должны надеяться.

Рука замерла на рычаге переключения передач. Вглядываясь во тьму слева – нет ли машин, – Уилл видел Джесс в профиль. Бледный силуэт на фоне густо-чернильного заоконья. В свете фар чужой машины сверкнули слезинки на ее щеках.

– Джесс, девочка моя, только не плачь…

Она поспешно смахнула слезы рукавом рубашки. Рубашки Уилла, той самой, что он дал ей в родительском доме.

– Мы хотели помочь… По-моему, надеяться впустую – последнее дело. Уж лучше смириться, тогда хоть не разочаруешься. Так ведь?

Уилл дернул рычаг, вырулил с подъездной аллеи на проселок. Перед ними простиралась тьма.

– Мы сделали что смогли. Остальное не в наших силах.

Еще не закончив фразы, он почувствовал ничтожность этих слов. Какие они с Джесс незначительные, крохотные, жалкие! И машина – вроде утлого челнока в бескрайнем чернильно-лиловом море, под тяжким темным куполом.