Михаил Боков - Дед [Первый роман о черных копателях России]

Она.

Или нет?

Его мозг, воспаленный, гнал прочь воспоминания о белом обездвиженном Варином тельце. Все закончилось. Варя сама позвонила ему. Она пойдет во второй класс. Одни пятерки.

Или нет?

Или, черт возьми, нет?

Вертолет был похож на беременное насекомое. Деревья под его раздувшимся брюхом казались шипами большой рыбы: норовили ужалить, опрокинуть насекомое на спину и съесть. В чреве вертолета суетились личинки-люди.

– Что там творится? Куда они все делись внизу? – сказала одна из них.

– Не знаю, Иван Кузьмич, – ответили ей. – Найдем, куда они денутся.

Кузьмич восседал в кресле второго пилота, а позади торчали головы оперативников. По случаю спецоперации глава района взял с собой не двух полисменов, как всегда водилось, а добрый десяток воинов. Набил ими брюхо вертолета, как креветками набивают полиэтиленовый пакет. И теперь их бошки и бритые затылки заполнили нутро железного чудовища, готового разродиться.

Скрипела амуниция. Блестела лысина Кузьмича. Серьезные люди ехали грохать отморозков – черных копателей.

Ненависть. Вот что чувствовал Кузьмич. Ублюдки, подобные тем, что некогда погубили его сына, убили новых людей. Убили цинично, жестоко, изрезав посреди леса ножами. Убили невинных – съемочная группа просто выполняла свою работу, снимала фильм. Их тела подняли два дня назад по всеобщей тревоге: они должны были вернуться и не вернулись. Всполошилась редакция местного телевидения, объявили поиск и вот – тела четверых человек, еще совсем недавно живых и веселых, нашли в густом сосновом бору. До ближайшего поселения восемь километров сквозь чащу. Тела уже начали разлагаться. Ублюдки сложили их в кучу и забросали сухими ветвями и землей. На одном теле эксперты насчитали шестнадцать ножевых ран, на другом восемь. Третьего ткнули ножом десять раз. Четвертому размозжили голову.

Навалившись грудью на приборную доску, Кузьмич источал запах ненависти и пота. В кабинете главу района ждала масса дел – пусть их разгребают его заместители. А он пойдет и будет искать ублюдков. К черту остальные дела. И когда он найдет их… Кузьмич скрежетал зубами и хрустел костяшками пальцев, представляя, что будет, когда он их найдет. Он смаковал картины возмездия, прокручивая их раз за разом в своей голове. И в особенности ему доставляло удовольствие представлять, что он сделает с главным из ублюдков.

Ганин.

Зарвавшийся охреневший москвич.

Кузьмич всегда ждал того, что случилось: жертв, кровавого убийства, изрезанных человеческих тел. Более того, он знал, что это должно произойти. Он видел это миллион раз – во сне и наяву; предчувствие трагедии преследовало его. И, бывало, на своих заседаниях, слушая доклад какого-нибудь чиновника, специалиста по ЖКХ, Кузьмич смотрел ему в рот и видел кровь, кровь на земле, на листьях, кровь, пролитую ублюдками, кровь, кровь, кровь.

И когда чиновник спрашивал его: «Я понятно излагаю, Иван Кузьмич?» – Кузьмич рычал в ответ: «Понятно! Понятнее некуда».

Его боялись. В администрации вверенного ему района люди иногда бледнели в его присутствии, им становилось дурно. Аура, которую распространял Кузьмич вокруг себя, заставляла сворачиваться обои на чиновничьих стенах. Белая рубашка, галстук – иногда Кузьмич даже надевал в золотой оправе очки; сказывался возраст, врачи выявили у него признаки возрастной дальнозоркости – не скрывали того, что сидело внутри Кузьмича, а внутри него полыхало адское пламя.

С тех пор как пропал его сын, Кузьмич впал в безумие. Долгих семь лет он жаждал возмездия. Он ловил проклятых ублюдков прямо в поле, посреди очередной выкопанной ямы, полной ржавого оружия. Он ломал об них костяшки своих кулаков, заставляя ублюдков цепляться за его брючины и скулить. Он свидетельствовал против них в суде и, если надо, не гнушался грязной игры вроде той, что уже испытал на себе Ганин. Для Кузьмича не существовало хорошего копателя, поэтому если требовалось посадить еще одного из них, то ужасающие, вопиющие, очевидные улики было не грех и подбросить.

Кузьмич был демоном полей. И когда он шел по своим коридорам – глава районной администрации со сломанными ушами борца, – когда он открывал дверь в офисы своих подчиненных и рявкал, что ему надо отлучиться, все знали, в чем тут дело. Все знали, в чем дело, и когда он возвращался спустя час или сутки, запирался у себя, доставал коньяк из сейфа и цедил его в одиночестве.

Иван Кузьмич хочет повернуть время вспять, изменить ось вращения земли. Иван Кузьмич хочет воскресить своего сына. И пока этого не произошло, он пьет и не может напиться чужими болью и страхом.

Дома Кузьмича ждала жена – маленькая набожная женщина. Вряд ли она догадывалась, чем занимается ее муж сверх своей основной работы. Перед тем как идти домой, Кузьмич тщательно мылся. Душ оборудовали в подвале администрации. Там, в полутьме, лампочка всегда мигала из-за перепадов напряжения – он смывал кровь со своих кулаков. Кровь текла в сливное отверстие, смешивалась с мыльной пеной, человеческая, горячая, ставшая просто поблекшей красной краской. В кабинете у Кузьмича всегда была свежая одежда. Он выходил с работы в чистой белой рубашке, закатанной в рукавах до локтей. Он благоухал огуречным лосьоном – огуречный он полюбил еще со времен службы в армии. Ни одна живая душа не смогла бы догадаться, где он был. В такие дни он шел и покупал цветы жене. За вечер он произносил одно-два слова, сидел тихо: смотрел телевизор, если его смотрела жена, или шел с ней прогуливаться, держа ее под руку, присмиревший дикий зверь.

Кузьмич своими руками отстроил храм в родном селе Зязино – своими и бригады верных ему бойцов. И с тех пор, если позволяли дороги, каждое воскресенье он стоял с женой в храме, внимал службе. Крестился, когда все крестились, и кланялся. Жена ставила лампадки за упокой, он обнимал ее сзади за плечи. Он делал это не потому, что был верующим, и не потому, что хотел замолить грехи. Сказать по правде, калеча этих людей в лесу, он не чувствовал, что совершает грех. Напротив, он полагал, что вершит благое дело. Кузьмич построил храм для жены. Он видел, что в храме ей хорошо.

Батюшка-настоятель был его знакомым. В далеком прошлом Кузьмич помог ему, уроженцу того же села, решить темное дело. Тогда батюшка еще не был батюшкой. Его знали в Зязино под именем Макарыч. Одинокий бобыль Макарыч крепко пил. В один из дней по пьяной лавочке Макарыч сцепился с приезжими новгородцами: новгородцы достали ножи, Макарыч схватился за топор. Это было чудо, что он никого не убил. Топор попал по голове обидчика обухом, проломил череп – потом эту голову залатали врачи. Человек, которого ударил Макарыч, до конца жизни остался доволен жизнью. Он ходил по улицам и улыбался, и все, кто встречался ему, улыбались тоже. Они говорили: «Вот идет человек, который всему рад».