Эдуард Поляков - По любви [сборник]

В окно я больше не смотрел на этом повороте. Стал читать по дороге. Все читают. Чем я хуже? Сначала читал газеты и журналы. Там опять одно и то же. Убили. Умер. Проиграли. Выиграли. Митинг. Крушение. Визиты. Решения. Постановления. Законы. Сиротство. Банкротство. Пьянство. Бедность. Олигархи. Яхты. Миллионы. Речники. Огородники. Моряки. Лётчики. Что-то падает. Кто-то ругается друг с другом. Где-то не поделили чего-то. Артисты дачами своими хвалятся. Кичатся обстановкой. Фу-у-у… Перестал эту муру читать. Даже бесплатно не хватал на входе в метро.

Думаю, а не взяться ли за книги?

Зашёл однажды по пути с курьерского задания в магазин «Букинистическая книга» в подвальчик на «Белорусской». Сидит за кассой молоденькая девушка.

– Здравствуйте, не посоветуете что-нибудь почитать?

– А что вы любите?

– Я бы классику почитал.

– Есть Пушкин. Девятьсот рублей.

Почесал затылок. Девятьсот рублей. За Пушкина девятисот рублей не жалко. Классика ведь. Наверное, юбилейное какое издание.

– А что за книга?

– Собрание сочинений в десяти томах…

Неужели правда? 900 рублей за десять томов? Я был ошарашен. И расплатился не раздумывая. Связанные верёвочкой жёлтенькие тома были у меня в руках.

Когда вышел с книгами из подвальчика на улицу, ко мне, видно, посчитав, что я большой книголюб, подошла согнутая вопросительным знаком бабуля.

Тронула за рукав и заговорила:

– Сынок, у меня есть Достоевский, Толстой, Чехов, Гончаров, Тургенев, Маяковский. Полные академические собрания сочинений. По десять рублей за том отдам. Живу тут рядышком. Заходи и покупай. Не пожалеешь. Нам, старикам, уже некуда. Отчитались. А вам, молодым, нужнее. Да и даром если заберёшь, и то благое дело. Нас с дедом внуки в Щербинку переселяют. Книги ваши, говорят, не попрём. Не выкидывать же. Люди старались. Писали. Другие издавали. Трудов-то сколько… А ты, может, в библиотеку их снесёшь, в ближайшую? Их там народ почитает… А то мне не унести…

И не отставала. Я шёл рядом и молчал. Был немного растерян и слегка смущён. Дошли почти до метро. Возле цветочных палаток я остановился.

– А что ж ты, бабушка, их в магазин оптом не сдашь?

– Да я по одной, по две книжечки ношу. Какие берут. Какие нет. На хлеб нам хватает. А собрания жалко носить – по частям продавать. Да и не донести – тома-то увесистые. Старик мой не ходит. Какой с него помощник?

Пошли к бабуле. Собрали книги. Уложили в сумку-тележку. Попили чайку. Свезли в магазин Чехова, Пушкина и Достоевского. На Льва Толстого в девяносто двух томах рука у меня не поднялась. Книги в магазине взяли и дали старухе копейки. На хлеб. Кто-то их теперь, наверное, читает…

Через месяц нашу конторку разогнали. Начальство не смогло как следует переоформить какие-то налоговые документы. Денег откупиться от чиновников не хватило. И нам, курьерам, сказали, что мы свободны. В качестве вознаграждения за труд оставили проездные. Было как раз начало очередного месяца.

Сидел в Интернете. Читал всякую всячину. И на что обратил внимание – когда смотришь телик, всё в нём красочно, сочно, богато и почти правдашно. Но это только на первый взгляд. Когда по одним и тем же телеканалам говорят одно и то же только в разное время, начинаешь задумываться: а может, чего-нибудь другое поискать?

Вот в Интернете и поискал. Попал на «горячую» тему – Катынь. По телику говорят, что Сталин убил двадцать две тысячи польских офицеров. Россия кается. Виноваты, мол… Церемонии. Цветы. Правда – жалко людей.

А в Интернете пишут на одном сайте, посвящённом Катыни, что в двадцатых годах того же века в Польше сгинули шестьдесят тысяч русских пленных солдат из ста тридцати тысяч пленённых. Я об этом прочитал – у меня аж сердце захолонуло. Их-то почему никто не оплакивает? О них почему не снимают документальные фильмы? Никто не кается. Наверное, потому, что они русские. Русских много. И о них уже некому вспомнить. Эх… Ну хоть кто-то вспомнил. Хоть в Интернете.

Или ещё. Просмотрел в ютубе сюжет про писателя Василия Белова. Нравится мне этот писатель. Про народ чутко пишет. Так вот, в сюжете говорят, что при советской власти (её обязательно надо ругнуть – это мода, это в тренде) людям-колхозникам не давали паспортов. Они жили хуже крепостных, и Белову пришлось из родной Тимонихи за несчастной бумажкой семьдесят верст пешком чапать. А потом – фрагмент про Тимониху. Сегодняшнюю. Там уже никто не живёт. Ни одного человека. Пустая деревня. Ни колхозников. Ни крепостных.

Сидел «ВКонтакте». В «Одноклассниках». Любимый футбол чего-то в последнее время не катит. Раньше взахлёб глядел с пивком и жёлтым полосатиком. А теперь вместо футбола про контракты футболистов в основном комментаторы рассказывают. Раньше про схемы, про тактику, про аритмию. А теперь про бабки. Какой клуб богаче. Кого купили. Кого продали. Как на базаре. А футболисты в это время ползают по полю и всем своим видом показывают: смотрите, короче, сколько мы стоим!

В общем, скучно мне стало совсем в городе.

Всё как-то буржуйчики да торговлишка. Везде и всюду. Всё продаётся и всё покупается. Одни продают. Другие покупают. И больше ничего. И вид у них такой солидный: сорочки, галстуки, а за этими сорочками и галстуками спрятаны большой ум и широкая душа. Продают они всякую фигню: блестящие пластмассочки, автомобили, телефоны, парфюмерию, спайсы, алкоголь, наркоту, жрачку всякую и хрен его знает ещё что. Впаривают тебе что-нибудь, будто это самое необходимое. А купил – и выбросил на другой день. Или сломал.

Мне батя, ныне покойный, однажды сказывал: «Знаешь, чего хочу, сынок? Хочу на денёк вернуться в свои тридцать лет. Встаёшь утречком. Солнце бьёт в окошки. Выходишь на улицу. Мамашки да бабульки детей в садик ведут за ручку, заметь, пешком, не на машинах. Ребятишки в школьной форме с портфельчиками в школу пошли. Садишься в автобус на остановке. Бросаешь пятачок – отрываешь билет. Проходная на родном АЗЛК. Народ на работу идёт. Улыбается. Ребята из бригады. Старики-токаря. Матёрые работяги. Целые поколения работяг. Большая страна. Большая работа. А теперь у меня, сын, ни страны, ни работы. Ты не думай, что я нос повесил. И сам не вешай носа. Выкарабкаемся. Родина ведь осталась. Вот только поделать ничего не можем мы для неё. И не нужны мы ей».

Не выкарабкался батя. После того, как лишили прав за неправильное вождение, запил. Пил сильно. Сердце не выдержало. Похоронил я его.

Продал соседу его «Москвич». Сдал квартиру, доставшуюся мне по наследству, черноглазым гостям столицы, которые приехали сюда зарабатывать бабки.

Купил билет на поезд. Поезд был до Барнаула. Поехал искать своё счастье. И вышел на одной из станций рано утром.

Иду по дороге. Зима. Мороз. Снежок хрустит под ногами. Гляжу, по моему курсу дивчина по обочине шпарит. Обогнала меня и дальше потопала. Я за ней. Догнал.