Владимир Саламаха - 2. Чти веру свою

Понял, но сказал об ином:

— Плывем, а куда — не спрашиваешь.

— Не спрашиваю. Я же с тобой.

— Место одно у меня есть, там никто нас не найдет.

— Дай боже, — сказала она и умолкла, закрыла глаза, осторожно присло­нилась спиной к борту челна.

Иосиф, отодвинувшись к корме, снял с тебя старую, потрепанную фуфай­ку, расстелил на дне суденышка. Затем достал из-за пазухи раздавленный букетик материнок, отложил в сторону, стащил через голову фланелевую рубашку, сказал:

— Ляг, поспи. Нам еще долго плыть. Я тебя накрою.

Текля заметила букетик, ничего не спрашивая, молча легла на дно челна. Иосиф накрыл ее рубашкой, взял цветы, опустил руку за борт, разжал. Тече­ние подхватило букетик, понесло, туда, где остался город.

— В городе у меня друг был, — сказал Иосиф. — Звали его Архипом. И приснился мне странный сон... Проснулся и понял: с ним что-то случилось. Приплыл в город, а его уже похоронили. Возле его двора я нашел этот буке­тик. Я поднял цветы, пошел на базар и там тебя встретил... Пусть эти цветы возвращаются туда, где остался мой друг. Я знаю, кто принес ему матердушки, — внуки. Знаю, он очень любил внучку и внука, а они — его...

Говорил он тихо, последние слова уже себе, Текля, как только легла, сразу же и заснула.

Течение расплело букетик, цветы растащило по сторонам, и он, последний раз взглянув на них, подумал: а сон в руку. И об Архипе, и о Теклюшке. Ведь образ, явившийся с горизонта во сне, оттуда, где исчез Архип, — Теклюшка.

Иосиф посмотрел на нее. Текля лежала на дне челна на его фуфайке, накрытая его рубашкой. Ее глаза были закрыты, выцветшие ресницы, когда- то темные и длинные, еле заметно вздрагивали...

Иосиф ловко орудовал шестом, стараясь не поднимать шума. Челн сколь­зил возле топляков, валунов, кустов, время от времени попадавшихся на его пути, и все дальше и дальше уходил от города.

Время от времени поглядывая на сонную Теклюшку, Иосиф думал о том, что и у него, и у нее начинается новая жизнь, их совместная жизнь.

Он не задумывался, сколь долгой она будет, и вообще, долгой ли, в голове проносилось одно: «Господи, какая же она родная и через столько лет... »

...Тем временем, когда на следующий день после встречи с Катей на ба­заре обессиленный Иосиф, вернувшись на хутор, упал на землю, не зная, что дальше делать, от Гуды в Кошару выплыла лодка. Это была его, Иосифа лодка. Семь лет тому в паводок, затопивший Гуду после того, как взорвалась дамба, он оставил ее односельчанам.

Течение несло лодку, а правил ею, сидя на корме, юноша. Впереди на поперечном сиденье сидел старик. Он внимательно всматривался в даль, боясь пропустить тот поворот реки, от которого через болота должен лежать путь к хутору, на котором он так давно не был...

Перевод с белорусского Ольги НИКОЛЬСКОЙ.