Владимир Саламаха - 2. Чти веру свою

Говорит, одному жить — нет мочи. Говорит, посмотрю, что да как в горо­де, может, там где и пригожусь.

А я думаю, где же ты такой пригодишься? Кому ты там нужен? И без тебя в городе хватает бездомных поздоровей, чем ты, и те без дела.

Ладно, промолчал я: собрался так собрался. Подвезу, коли так. Похо­ди среди людей, развейся, если сможешь. А вечером, если захочешь назад вернуться, выходи на развилку за город, покажу куда. Подберу, подброшу до твоей дороги. У тебя же, говорю, есть где жить? Отвечает, что есть, но... Говорю, тогда тем более обмозгуй все хорошенько да реши, как тебе дальше быть и где.

Сказал, а сам думаю, что за этим «но» какая-то пропасть, дна не видно. Дальше спрашивать не стал, а сам он не сказал.

Вот так и познакомились. Больше я ему в душу не лез. Он неразговор­чивый. Наверное, натура такая. Хотя чувствуется, душа вроде и окаменела, но в ней все же что-то такое теплится. Думаю, разжечь бы ее, но как?

Сегодня, когда ехал сюда, а он знает, что мой день, его у сосны при дороге из хутора не было. А на базаре — был. Да еще просил подаяния. Непонятно мне. Неужто одинокая жизнь так прижала, что вынужден стать с протянутой рукой?

Бедолага, стоит перед глазами. Жаль его. Решил, если встречу сегодня, поговорю с ним, как он собирается дальше жить. ^оро осень, потом зима ляжет. Как он один, немощный, переживет ее?

Думал, скажу ему: дядя Антон, мол, так и так, в облцентре есть дом для стариков. Управляет им мой товарищ, бывший фронтовик. Поехали со мной, помещу тебя. Будешь досмотрен, сыт, в тепле... Не хочешь? Ладно, я силой не потяну, права у меня такого нет, чужой я тебе. Чужой-то чужой, а судьба твоя мне небезразлична, тогда поехали на зиму ко мне. Не стесняйся, я со сво­ими потолковал, говорят, места хватит, не обидим: нельзя человеку одному. Значит, не видели, — подытожил шофер и посмотрел на часы. — Половина шестого. Я изрядно задержался. Пока разгрузился, пока то да се, наверное, не дождался он меня, с кем-то другим уехал.

— Не мог он уехать, — сказала Катя. — Мы же его на дороге не видели. Разве кто в городе подобрал. Нас несколько машин обогнали.

— Все может быть, — сказал Говорков. — Говорил он как-то, что от шоссе до его хутора верст десять: попробуй добраться засветло, если чуть ходишь... Как-то хотел я подвезти его на хутор, так он махнул рукой: «Там такое болото, что, если не знаешь, пешком не пройдешь, не то что на машине».

Ну что, женщины, поедем?

Если подумать, выходило, что старик, о котором рассказывал шофер, и тот, которого Катя видела на базаре, одно лицо. Но — загадка: похож на Иосифа Кучинского, а зовут иначе. И еще: у Иосифа не было хозяйки, и воз­раст такой, что если ее нет, так кто за тебя пойдет?

Дальше: живет тот старичок где-то возле Кошары или в самой Кошаре. Слыхали о таком хуторе, затерянном среди леса. Слыхали, что там еще до коллективизации жил с семьей один человек. То ли беглый неизвестно с каких времен, то ли хозяин-единоличник.

Имел тот человек неплохой клин пашни да сенокосные угодья. Держал много овец, построил большую кошару. Отсюда и — хутор Кошара.

Ефим говорил, когда женщины сетовали, что в лесу возле Гуды мало черники, да и та мелкая, он знает места, где когда-то ее было черным-черно. За Кошарой. Правда, хутор очень далеко отсюда. Затерян в густых лесах, среди непроходимых болот. Но там есть возвышенность, и хутор на ней, как неприступная крепость. Недалеко течет Дубосна, их, гуднянцев, река...

Еще говорил Ефим, коль место неприступное, так и сейчас там должно быть много ягод — куда они денутся. А что возле Гуды изводится ягодник, так неудивительно: в войну лес вона как пылал!.. А ягоднику, чтобы возродиться, нужны годы да годы.

Далее Ефим сказывал, что к хутору, коль не знаешь как, не доберешься. От шоссе, если идти-ехать со стороны Гуды, дорога к нему вправо. А до доро­ги верст тридцать. Какое-то время дорога идет по твердому, изрядно петляя по лесу. Там можно смело ехать по ней на телеге. Но километра через три-четыре дорога постепенно начинает спускаться в низину, густо поросшую лозняком.

Вскоре сужается, превращается в тропинку, по которой вообще трудно идти: грязь, лужи. И скоро воткнешься в болото, с краю поросшее багульником, голубикой. Ягоды, как желуди. Словом, там ягодное царство.

Дальше мох, все в кочках, трясина... И ягода есть на болоте, но оно какое- то гнилое, повсеместно усохшая сосна, попадается мелкий березняк. Загадка: деревья растут, но стоит им только более-менее вытянуться — как вянут.

Птиц там не слышно, стороной облетают они те места. Но от мошкары, комарья, овода спасу нет. А на кочках, на солнце — гадюки. Ужас! Перекре­стись да прочь оттуда!

Если не знаешь хода через болото, не лезь туда, засосет трясина и — поминай как звали. А хозяин там с закрытыми глазами пройдет. Когда-то еще его отец через болото проложил к хутору потайной путь, и тайна его никому не известна. А вот как с другой стороны, от реки добраться до хутора, Ефим знает. Он и сегодня прошел бы там без особого труда: хозяин раскрыл ему тайну, не раз вместе ходили.

Говорил Ефим женщинам, что мог бы по реке на лодке завезти их туда по ягоды. Но чтобы добраться до хутора, нужно потратить день, день соби­рать и день назад. А потом, переночевав дома, надо ехать в город. Ягода за это время скиснет, ее не продашь. Нет, не с руки туда плыть.

Соглашались, оно так... Но интересовались, как он туда попал. Оказыва­ется, случайно и неслучайно: хозяину как-то понадобился работник. А Ефим тогда в городе при базаре состоял грузчиком, разгружал мужикам телеги с зерном, мешки носил, куда укажут.

Молод был, здоров, забросит мешок на плечи и несет будто играючи. Люди удивлялись: силен!

Однажды его и увидел хозяин хутора. Присмотрелся, подошел да гово­рит: «Пошли ко мне лес корчевать. Хорошо платить буду. И стол мой».

Согласился Ефим. В городе что? Своего угла нет. И работа — сегодня есть, завтра нет...

Посадил его хозяин в лодку, приплыли они по Дубосне против течения к тому месту, где за старицей, за болотом, за гривой темного леса стоял его хутор, да и говорит: «Здесь у меня свой ход к моему стойбищу, коль при­вез тебя, покажу. Но не хочу, чтобы кто чужой о нем знал, жизнь такова, что иного человека пуще лютого зверя берегись. А ты, вижу, парень не из злобных. Мы с тобой, может быть, даже в дружбе сойдемся. Мало ли что бывает, ты мне поможешь, я, случись что, — тебя выручу. А как же? Так издревле добрый люд промеж собой жил, поэтому и не вывелся он, сколько ни истребляли и чужаки, и свои. Так мне отец сказывал, когда я еще маль­чишкой был и мы бежали сюда, когда там, где жили, все наше порушили люди иной веры».

И повел тайным путем к хутору. А там у него — хозяйка да маленькие дети, тогда их еще двое было, мальчик и девочка.