Ольга Аникина - Белая обезьяна, чёрный экран

— Обязательно позвоню.

— Позвоните. Ещё не знаю, вернусь ли я в клинику и на кафедру. Может быть, мне тоже, как и вам, придётся уйти на отдых.

— Чем займётесь?

— Трудно начинать что-то новое… Я не рассказывала вам, как принялась коллекционировать старые вещи? Представьте себе, хожу по антикварным лавкам! Там всё такое же старое, как я сама. Покупаю только то, что напоминает мне обстановку отцовского кабинета. Знаете, после войны от наших вещей почти ничего не осталось. Иногда мне кажется, что я вижу ту самую мебель, которая стояла у нас дома, когда я была совсем маленькая. Начала собирать коллекцию. Хочу обставить квартиру так, как это было при отце. Подумываю устроить здесь его музей. Недавно видела один красивый стеллаж и витрину с бархатом под стеклом. Туда можно поместить его записи. Разбираю архивы. Если наступит день, когда я пойму, что никогда больше не выйду на работу, — моим единственным делом будут бумаги отца и его музей.

— Звучит впечатляюще.

— Вы тоже найдите себе какое-нибудь простое занятие. Если на первых порах уделите ему чуть больше времени, то не заметите, как оно разрастётся в вашей жизни до невероятных размеров. Словно укроп на грядке. Знаете, как он растёт? Будто сорняк, хотя на самом деле благородное растение. Лесбийские девушки в Греции украшали друг другу головы венками из укропа.

Я кивнул. Представил себе эту картину и улыбнулся.

— Нет, не то. Забудьте про Грецию, — сказала она. — Бросьте всё и езжайте в Рим. Уверена, вы не пожалеете.

2020 г.

— Донорство? — переспросил я. — Ты имеешь в виду донорство крови?

— Донорство органов.

Я напрягся, но ответил со всей небрежностью, какую только мог изобразить.

— Может, где-то и существует, — плеснул себе пива в стакан, но пить не стал. — А что Интернет говорит?

— Интернет… — Сашка проглотил кусок. — Пишут, что в России с этим делом сплошное надиралово. Человек, например, отдаёт почку, а все деньги получают посредники.

— Дело криминальное, да и для здоровья опасное, — сказал я, стараясь выдерживать прежнюю интонацию. — Донор всегда оказывается в минусе.

— То есть… — сказал Сашка хмуро, — всё это только для лохов. Понятно.

И открыл вторую бутылку.

У меня пропало желание есть, но я заставил себя дожевать то, что было во рту. Попытался отрезать ещё один кусок. Мягкое мясо проминалось под вилкой, коричневый сок стекал на тарелку.

— Так, — я отложил нож. — Давай так. Мы шлёпнем эту бутылку и, если хочешь, сгоняем ещё. По дороге ты мне расскажешь, что у тебя за дела.

Сашка поморщился, и глаза у него забегали.

— Да какие дела… Нет никаких дел, не парься.

— Ладно, не парюсь, — я хлебнул ещё пива и встал.

Прошёлся по кухне, включил чайник. Наблюдал искоса, как моё детище, торопясь побыстрее доесть, суетливо стучит ножом по тарелке. Сейчас прожуёт — и дверца закроется. Как лучше? Отстать от него? Надавить? Подождать, когда расколется сам? В ушах колотился пульс, а дыхание сделалось предательски шумным.

— Колись давай, — сказал я, усаживаясь рядом и отодвигая подальше тарелку с недоеденным стейком. — Даю слово, мать ничего не узнает.

Ребёнок молча ковырялся в зубах. Вика терпеть не могла, когда он это делал. Я вытащил из шкафа зубочистки.

— Ты кому-то должен бабло, — сказал я.

— Ну… — Сашка вытащил зубочистку и опрокинул пластиковую баночку. Зубочистки рассыпались по столу веером. — Ну, в целом…

— В целом — должен, — я старался говорить как можно спокойнее.

— Не то чтобы должен… — сказал Сашка, рассматривая зубочистку на свет. — Но, как говорится, «нужно больше золота» [7] Фраза из популярной сетевой игры «WarCraft». . Вопрос чести.

— Сколько этого самого… золота тебе нужно?

Сашка нахмурился и потёр лицо руками.

— Много. Реально — много.

Я смотрел на него, стараясь не упустить ни единого движения. Идиот, пронеслось у меня в голове. Поздно же ты хватился, он уже не твой ребёнок, он не ребёнок вовсе. Чужой, малознакомый, неопрятный молодой мужик, его жизнь проходит среди картинок. Среди чёртовых картинок на экране компьютера.

Сколько лет Сашка играл в свои игры? Лет с трёх, как только смог словами выразить своё первое «хочу», столько он и играл. Зелёные монстры с крюками вместо лап, монахи-убийцы, летающие с крыши на крышу, заселённое кадаврами московское метро, и даже Зона с гуляющими по ней сталкерами — все эти фантомы значили для Сашки больше, чем родители, друзья и девушки. Он совсем исчез из реального мира, стал щелью, пустотой. Его взгляд с каждым годом делался всё безразличнее, и наконец стал совсем потусторонним, почти как у мамы Нади.

Я давно ждал, когда же Сашка наконец вернётся в реальный мир. И вот он, б***, в него вернулся.

Сиди и смотри, папаша хренов, как он распродаёт себя на органы, и молчи в тряпочку.

— Но я, — он растягивал слова и говорил медленно, — я не хочу никого напрягать.

— Понятно.

— А тебя тем более.

Я молчал.

— Ты вообще не смыслишь в этих вещах.

Зубы сжались, но за выбросом адреналина нахлынула слабость.

— Я смыслю в другом, — сказал я. — Я хороший врач и знаю, что такое почка.

Теперь настала Сашкина очередь молчать.

— И что такое наркоз, я знаю получше многих.

— Ой, наркоз… — протянул он. — Не смеши. Как будто мне не вырезали аппендицит и я не помню, как это происходит.

— Я не то хотел сказать, — мне нужно было объясниться, но Сашка перебил меня.

— Да знаю, — сказал он. — Здоровье не купишь, бла-бла-бла. Зато когда я в больнице торчал, ты болтался чёрт-те где.

Это была правда. Когда двенадцатилетний Сашка попал в хирургию, Вика даже не поставила меня в известность.

— За это скажи спасибо своей мамочке, — вырвалось у меня.

Сашка сгрёб зубочистки в коробку.

— Начина-ается.

Он поморщился, встал и пошёл в комнату.

Я вскочил и последовал за ним.

Сашка выключал компьютер и сворачивал наушники.

Я побродил по кухне и услышал возню в коридоре.

— Это не разговор, — сказал я — Куда ты на ночь глядя?

Однако Сашка сопел и застёгивал ветровку.

— Не… — сказал сын. Молнию заело, и он нервно дёргал бегунок вверх и вниз. — Не. Пойду.

В окно хлынул ветер. Створки распахнулись. В подоконник застучали дождевые капли.

— Дождь на улице! — крикнул я сыну.

Было заметно, что он колеблется.

— Чёрт с тобой. Иди в комнату. Есть у меня связи с чёрным рынком. Есть!

Сын повернулся ко мне.

— Есть связи! Только… так дела не делаются. Детский сад какой-то.

Он клюнул наживку, и в его глазах что-то изменилось. Наверное, в них появилась надежда. А может, это была обыкновенная усталость.