Мария Ануфриева - Доктор Х и его дети

Однажды на детской площадке к опекунше подошла соседка с семилетним сыном и сказала, что двенадцатилетний Ванечка позвал ее мальчика поиграть — на крышу девятиэтажки. Ванечка обещал мальчику, что научит его летать, и в доказательство сбросил вниз жившую в подъезде кошку, которую прикармливали жильцы с восьмого этажа. Услышав про «поиграть», разговорившаяся к тому времени сестренка Ванечки, сказала им, что играть с Ванечкой не интересно: он предлагал ей тыкать в стену палочки и держать их за кончики, но она лечила куклу и отказалась.

Опекунша заинтересовалась игрой в «палочки» и нашла под Ванечкиной кроватью тайник: задвинутый в самый угол ящик, в котором лежали оголенные провода и штепсель. Сам Ванечка додумался до этой игры или где услышал — Христофоров не смог добиться.

На ура освоил Ванечка и еще одну игру, играть в которую можно даже в одиночку, но на пару интереснее. Называется «собачий кайф», «на седьмом небе» или «космический ковбой».

— Не слышал? — уточнил Христофоров у Славыча. — Популярная игра у наших школьников. Уже несколько смертельных случаев было.

Славыч сделал большие глаза: помилуйте, он воспитывался в хорошей семье, был отличником медицинской и политической подготовки. По всему видать, у Славыча благополучные дети.

— «Собачий кайф» — известная еще с восемнадцатого века игра с асфиксией. Все, что требуется, — веревка, шарф, ремень или скрученное жгутом полотенце для затягивания на горле. И отсутствие мозгов.

— Да уж, детские шалости… — Славыч допил пиво и заказал еще. Христофоров последовал его примеру, хотя и знал, что не стоило бы.

— Почему же только детские? — невозмутимо сказал он. — Вот ты фильм «Убить Билла» видел? Актера этого знаешь?

Славыч попытался что-то такое припомнить и неуверенно кивнул.

— Ну вот. Поехал мужик фильм в Таиланд снимать. Нашли повешенным в гостиничном номере, в шкафу. Думали убийство — так в номер никто не входил. Думали самоубийство — да уж больно мудреное: одна веревка на шее завязана, а другая — на члене. Экспертиза показала: аутоасфиксиофилический несчастный случай во время специфического самоудовлетворения. Это не совсем «собачий кайф», конечно. Мужик хотел не обморок словить, а банально кончить.

— Банально, — хмыкнул Славыч. — Лучше бы таечку снял. Их там пруд пруди на каждом углу. Зачем в шкаф-то лезть…

— Небанально, — согласился Христофоров. — Творческий человек не ищет легких путей. Неужели он за свои семь десятков таечек не видел?

Славыч подумал, что не смотрел «Убить Билла», и теперь уже не будет. Он против шкафов и веревок в мекке секс-туризма, это же тебе не глухая российская деревуха, да и в ней-то здоровый представитель нации вышел бы из положения…

— Значит, твой Ванечка тоже увлекся «собачьим кайфом»?

— Еще как, — Христофоров отправил в рот гренку с чесноком.

Друзей у Ванечки не было, тренироваться он стал сразу на себе. Однажды после очередного «сеанса» случился судорожный приступ, тогда его нашел брат и Ванечка впервые попал под наблюдение психиатров.

Выйдя из больницы, он не бросил своих увлечений. В нем как будто действовала заложенная программа: хладнокровно вершить судьбы. Творить зло его душе было так же естественно, как телу есть, пить, вдыхать кислород, выдыхать углекислый газ, испражняться.

Кошек в микрорайоне теперь выводили гулять на поводке, как собак. Одноклассники мальчика сторонились. Опекунша боялась оставлять девочку без присмотра после того, как та вырвалась от Ванечки, лишив его возможности установить рекорд — вогнать в «собачий кайф» четырехлетнего ребенка.

Время шло, а Ванечка не менялся. Ванечка не менялся, а время шло. И осталось его совсем мало — срок пребывания Ванечки в стационаре подходил к концу, Христофоров и так растянул его ожиданием действия подобранной терапии, хотя точно знал: нет лекарств, способных вылечить душу. Помог и ко времени объявленный карантин по ветрянке. Однако вечно держать мальчика в больничных застенках он не мог, как не мог и заколоть его до состояния растения — грехи Ванечки были еще не настолько велики.

Стало быть, предстояло ничуть не изменившемуся, отдохнувшему Ванечке возвращаться домой. Ну а лет через семь, а то и раньше, можно было бы следить за криминальной хроникой в местных новостях, если хватит у опекунши сил взрастить мальчика под боком, или в новостях любого другого города — если не хватит, и отправится он вместе с сестрой и братом в детский дом. Впрочем, Христофоров вспомнил спокойствие Ванечки и его ровный пульс: «характер нордический» — может, новостей о нем придется ждать и дольше.

— Фильм «Омен» про дьявольского ребенка смотрел? — спросил Христофоров. — Так вот мой Ванечка — один в один. В нем будто заложен неуловимый «ген преступности». Доказать это невозможно, пока мальчик не совершил серьезного преступления, но в том, что кошками и хомяками дело не ограничится, я уверен. Он людей резать начнет. А куда мне идти с этой своей уверенностью? И что можно сделать? Я никогда не встречал такого отчетливого проявления социопатии у ребенка, он уже сейчас опасен. Вот только социопатию убрали из перечня психиатрических диагнозов… Социопатию вы убрали, а куда девать социопатов?

Славыч еще не понимал, куда клонил Христофоров, но на всякий случай хмурился: что делать с социопатами, не знал и он, но то, что они не пропали вместе с диагнозом, конечно, непорядок.

— Спецшкола закрытого типа, — сказал Христофоров и значительно посмотрел на Славыча. — Ничего лучше я не могу предложить. Мальчик вернется в семью, но вместе с ним вернется диагноз «устойчивое расстройство поведения», больше я ему не могу поставить, интеллект у него сохранен, а уж свою устойчивость в поведении он подтверждает каждый день. Сам по себе этот диагноз — ничто, поэтому заключение должно быть на самом серьезном официальном бланке, — Христофоров возвел глаза к потолку.

Славыч с облегчением вздохнул: наконец-то цель встречи стала понятна.

— Ну, а что Омену твой диагноз и мой бланк? Будет котов с полным правом с крыши швырять, никто ему ничего не сделает, раз справка есть.

— Так, да не совсем так. Дальше все от опекунши будет зависеть. Твой бланк в провинции дорогого стоит. Я уже объяснял ей, что если мальчик не изменится, ничего хорошего ее не ждет. Она может пропустить мои слова мимо ушей и оставить все как есть, но женщина она вроде неглупая… К тому же шанс избавиться от этого мальчика и сохранить в семье остальных детей есть. Омена надо изолировать до того, как он совершит что-то серьезное. Тут потребуется возбуждение уголовного дела, а дальше механизм заработает сам: комиссия по делам несовершеннолетних, суд, мой диагноз на твоем бланке, который подтвердит, что государство уже обратило внимание на мальчика. Вряд ли местные вершители судеб захотят опростоволоситься в случае дальнейших подвигов, они же не могут за него поручиться. Он должен по решению суда оказаться в спецшколе закрытого типа, из которой вряд ли выйдет.