Никола Юн - Солнце тоже звезда

Как мы пришли от определения глаз как механизма выживания к идее любви с первого взгляда? Или к утверждению, что глаза – зеркало души? Или к расхожему мнению, что влюбленные готовы бесконечно смотреть друг другу в глаза?

Исследования показывают, что зрачки людей, которые друг к другу неравнодушны, расширяются из-за выработки гормона дофамина.

Другие исследования утверждают, что по радужке глаза можно определить черты личности и что, возможно, глаза все же в каком-то смысле зеркало души.

А как насчет влюбленных, которые часами напролет смотрят друг другу в глаза? Это проявление доверия? Я подпущу тебя очень близко и верю, что ты не причинишь мне вреда, пока я так уязвим. Если доверие – одна из основ любви, вероятно, долгий взгляд – способ создать его или укрепить. Или, возможно, все еще проще.

Простой поиск контакта.

Видеть.

Быть увиденным.

ДВЕРЬ АДВОКАТА ФИЦДЖЕРАЛЬДА – в конце серого безликого коридора. Я пытаюсь (безуспешно) не воспринимать это как знак, что меня ждет такое же будущее. На двери нет имени, только номер. Когда я стучу, никто не отзывается. Может, он уже ушел домой? Ведь это было бы просто идеально. Тогда я не был бы виноват в том, что не поступил в Йель и не стал врачом. И ничего, что я на десять минут опоздал, потому что целовался. Я ни о чем не жалею.

Я поворачиваю ручку двери и едва не натыкаюсь на рыдающую женщину.

Она не прячет лицо в ладонях. Она стоит прямо посреди комнаты и судорожно хватает ртом воздух, а слезы текут по ее лицу. На щеках – подтеки туши, глаза опухшие и красные, как будто она рыдает уже давно.

Осознав, что перед ней кто-то стоит, она перестает рыдать и вытирает лицо тыльной стороной рук. Этим она только все усугубляет, испачкав тушью и нос тоже.

– Вы в порядке? – задаю я самый тупой вопрос, который только мог прийти мне в голову. Очевидно же, что нет.

– Все хорошо, – отвечает она. Пожевывая нижнюю губу, пытается пригладить прическу, но снова делает только хуже.

– Вы Даниэль Бэ, – говорит она. – Вы пришли на собеседование.

Я подхожу на шаг ближе.

– Может, вам стакан воды, платок или что-то еще? – Я замечаю пустую коробку салфеток на ее столе рядом с кружкой. На кружке написано «Ассистентки берут дешевле».

– Я в полном порядке. Он там, – говорит она, указывая на дверь кабинета.

– Вы уверены, что… – начинаю я, но она перебивает:

– Я должна идти. Передайте ему, что он – самый чудесный человек из всех, кого я встречала, но я должна идти.

Я говорю: «Ладно», хотя передавать ему это, конечно, не стану.

А еще офис довольно мал. Он, вероятно, и так все слышал.

Она возвращается к своему столу и забирает кружку с надписью про ассистенток.

– И передайте ему, что я хотела бы остаться, но не могу. Так будет лучше для нас обоих.

Она опять разражается рыданиями. И вот я чувствую, как на глаза тоже наворачиваются слезы. Не круто.

Она резко перестает плакать, вытаращившись на меня:

– Вы что, плачете?

Я вытираю глаза.

– Да, вот такая ерунда со мной происходит. Могу расплакаться, когда вижу, как плачут другие.

– Это так мило. – Теперь, когда ее голос не дрожит от слез, он кажется довольно музыкальным.

– На самом деле это настоящая заноза в заднице…

– Следите за языком, – хмурится она.

– Простите.

Кто вообще станет возражать против такого невинного слова, как «задница»?

Ассистентка реагирует на мои извинения едва заметным кивком головы.

– Я никогда больше его не увижу. – Она шмыгает носом, потом вытирает его. – Если бы я знала, как все закончится, я бы вообще не приходила сюда работать.

– Всем хочется предвидеть будущее, – говорю я.

Ее глаза вновь наполняются слезами, хотя она кивает.

– В детстве я больше всего любила сказки, потому что, еще не начав читать, знаешь, чем все закончится. В конце всегда «и жили они долго и счастливо». – Она бросает взгляд на дверь, закрывает и снова открывает глаза. – В сказках принцессы не совершают неправильных поступков.

Дверь позади меня открывается. Я поворачиваюсь, горя желанием узнать, как выглядит самый чудесный человек на свете. Если не считать повязки над правым глазом – вполне обычно.

– Даниэль Бэ? – спрашивает он, глядя только на меня. Он не смотрит на нее даже вскользь.

Я протягиваю ему руку:

– Мистер Фицджеральд. Рад знакомству.

Он не удостаивает меня рукопожатия.

– Вы опоздали. – С этими словами он заходит в кабинет.

Я поворачиваюсь к секретарше, чтобы попрощаться, но ее уже и след простыл.

Я ДОСТАЮ ТЕЛЕФОН из рюкзака. По-прежнему ни пропущенных звонков, ни сообщений от Бев. Может, снова в дороге. Я помню, она говорила, что хочет еще съездить в Калифорнийский университет в Сан-Франциско.

Наверное, нужно позвонить маме. По идее, сегодня я не раз уже должна была ей позвонить. Я пропустила три вызова от нее, когда мы с Даниэлем были на крыше.

Пишу ей сообщение: «Скоро буду дома».

Телефон почти тут же жужжит снова: «Пыталась связаться с тобой 2 часа».

«Прости!» – отвечаю я.

Последнее слово всегда остается за ней, поэтому я жду неизбежного ответа, и он приходит: «Значит, новостей нет? надеюсь ты не питала иллюзий».

Я зашвыриваю телефон в рюкзак.

Порой мне кажется, что больше всего на свете моя мама боится разочароваться. Чтобы этого не произошло, она изо всех сил старается никогда не тешить себя иллюзиями и призывает остальных поступать так же.

Но получается у нее не всегда. Однажды она принесла отцу листовку с объявлением о кастинге на какую-то третьесортную пьесу. Не знаю, где она ее нашла и что вообще это была за роль. Отец взял листовку и даже поблагодарил ее, но звонить он туда не стал, я совершенно в этом уверена.

Я решаю дождаться звонка от адвоката Фицджеральда и только потом уже о чем-то ей рассказывать. Маме и без того пришлось пережить немало разочарований.

Когда строишь воздушные замки, есть одна проблема: оттуда очень высоко падать.

НЕКОТОРЫЕ РОЖДЕНЫ БЫТЬ великими. Господь наделяет избранных счастливчиков талантами и отправляет на землю, чтобы они ими воспользовались.

Свой талант мне довелось использовать лишь дважды в жизни. Два месяца назад, когда я играл в пьесе «Изюминка на солнце» на Манхэттене, и десять лет назад, когда я исполнял ту же роль в Монтего-Бей.

Мы с этой пьесой будто созданы друг для друга. На Ямайке, в газете «Дейли», мою игру назвали сверхъестественной.

Мне аплодировали стоя.

Мне. Не другим актерам. Мне одному.

Забавно. Благодаря этой пьесе я отправился в Америку и теперь из-за нее же возвращаюсь на Ямайку.

Патриция недоумевает, зачем я рассказал копу про все наши дела.