Олег Петров - Тринадцать подвигов Шишкина

– Исключено, – подтвердил Виталий. – Теперь сюда и калачом не заманишь. А я и не маню. Там им лучше, сам понимаешь. Ну, может, что-то и выгорит из затеянной Людкой катавасии…

– Катавасия – это церковное песнопение, – не удержался, чтоб не сумничать, Шишкин-младший, – а в обыденной речи – путаница.

– Ну тогда «котовасия». От кота Васьки вас устроит? Кот в сапогах вон как хозяина в маркизы вывел!

– Ну и светит вам, ваше сиятельство, хоть что-то? Подвижки-то какие-нибудь имеются?

– Светит мне далёкая звезда… – Виталий вздохнул. – Мерцает нечто за тыщами парсеков. Эфемерное… Не будем пока боженьку смешить… Ну а у тебя?

Шишкин-младший зажмурился хитрым котом.

– Ага-а! – обрадовался Виталий. – И кто же эта несчастная?

– Ну почему «несчастная»?! – вроде как возмутился Александр. – Прослеживается нечто обоюдное и противоположное.

– Они были безмятежно счастливы… Давно прослеживается?

– Да вот уже… – Александр машинально загнул один, второй палец, но, подумав, сказал: – Месяц точно…

– Судя по твоим подсчётам в уме, – захохотал Виталий, – вечность! Так кто же эта счастливица? Колись! – Он страшно округлил глаза и угрожающе взмахнул ножом.

– «Ах, Таня, Таня, Танечка!..» – пропел Александр. – Простая доярочка из Кашулана. Но я, похоже, Виталь, втрескался.

– О как! – Виталий аж присел на табуретку. – Ну и?..

– А что «ну и»… Больше по телефону общаемся. У меня работа, у неё. До Кашулана, как знаешь, восемнадцать кэмэ…

– Это разве расстояние? – фыркнул Виталий. – Два часа для лыжника-дилетанта! У тебя лыжи-то есть?

– Да я и без них, было бы время, прекрасно обойдусь! – улыбнулся Шишкин-младший. – Туда же молоковоз каждое утро шныряет. Вот я утром туда, а на следующее утро обратно. Но это – с воскресенья на понедельник. А в другие дни, увы! Шесть уроков с утра. Каждый божий день, включая субботу. Плюс два раза в месяц в райцентре бюро райкома…

– Да, да, да! Помним, что вы теперь комсомольский «бонза»! Матереют люди!.. Но я рад за тебя, старик!..

Кабы так думали все… Да уж… Поездки Шишкина-младшего в Кашулан, да ещё с ночёвкой, быстро оказались на бабьих языках. От людей на деревне не спрятаться, как поётся в известной песне. В общем, или через ревнивых кашуланских старшеклассниц, либо из других источников, но вскоре Вилена Аркадьевна ужё обладала достаточным, как она посчитала, объёмом информации. И пошла ва-банк.

– Валентина, должна тебе сказать, что наш молодой словесник, который не без твоего участия в партию проник, что-то зачастил в Кашулан.

– И что? – внешне равнодушно отозвалась директриса. – И что, Вилена Аркадьевна? Да и терминология у вас: «в партию проник»… Вы ещё его врагом народа объявите.

– Без меня объявят, но и тебя, дорогая моя, в стороне не оставят.

Валентина Ивановна с сарказмом посмотрела на «мумию».

– Да-да, милочка! – сурово сказала Баррикадьевна. – Вот развалит там молодую семью, и будет шуму на весь район!

– Вы о чём, Вилена Аркадьевна? – с усталым вздохом спросила директриса. Периодические «закидоны» древней матроны давно напрягали Валентину Ивановну, но куда ж подевать это доисторическое зло! Всем ветеранам ветеранша. И ей, Валентине, школьные азы истории в уши вливала, и нынешний первый секретарь райкома партии у неё в учениках ходил. А с ним семье Непомнящих надо жить дружно. Тем более, сейчас, когда Потапу снова на «звёздочку» послали. А Волков – это Волков! Вцепится – не оторвать, хотя и сидит с её Потапом бок о бок на бюро обкома. Но в районе Волков – царь и бог. Вот то-то и оно…

– Я о Назаровой. Али забыла, как они кокетничали, когда Назарова на открытый урок приезжала? – вывела из рассуждений Вилена Аркадьевна.

– Что-то я не заметила. Да и не до кокетства Назаровой нынче – молодая мамочка… А потом, насколько мне известно, – насмешливо посмотрела на завуча директриса, – другая симпатия у Александра Сергеевича в Кашулане имеется.

«Ты погляди, всё знает!» – зло подумала Баррикадьевна, но такую осведомлённость она не исключала.

– Для отвода глаз это, Валентина! Для отвода глаз! Ну, сама посуди – кто есть такой наш молодой словесник и какая-то там кашуланская доярка? Девка деревенская и изнеженный городской мальчик, обеспеченный и, прямо скажу, – ба-аль-шой ходок по бабам! Какая цыпа к нему из города приезжала, а? А Ленке Анчуткиной кто глазки строит? И акула наша, Анжелка, тоже неизвестно в каких с ним отношениях… Я, конечно, свечку, уж извини, не держала, но земля слухом полнится… И потом, если уж к Назаровой вернуться. Поинтересуйся, дорогуша, где её благоверный?

– Где?

– Укатил! Призвали его на военные сборы. На три месяца! Думай!..

Вилена Аркадьевна с обиженным видом покинула директорский кабинет, а Валентина Ивановна и впрямь задумалась. Отмахнуться от сказанного Виленой не получалось. Вспомнила, как допрос с пристрастием дочери устроила, узрев её с кавалером-музыкантом. Помимо всего прочего, проговорилась Татьяна, что большая безответная любовь у этой самой Машеньки к Шишкину. А девка-то бравая! Валентина уж и так и эдак её разглядывала в тот вечер, когда она у них заночевала. И такая скромница. Танька бы у неё поучилась, чем при всём честном народе со своим городским дружком обжиматься! Но Шишкин! Другой бы за такую красавицу обеими руками уцепился, а этот, ишь, сбежал, как Татьяна сболтнула, от этой Машеньки из города. Не нагулялся, кобелёк молодой! А как и впрямь к Иришке Назаровой в Кашулан наповадился? Да ещё и дружбу с этим капитаном водит, который жену спровадил беременную. Образовалась, так сказать, парочка единомышленников…

О, аплодисменты Валентине Ивановне! Её проницательности – по поводу единомыслия капитана Манько и лейтенанта запаса Шишкина. Правда, их единомыслие было несколько по другой части.

…Разговор у Виталия и Александра как-то незаметно перешёл в своеобразную литературоведческую сферу. И первопричиной явилась гетера Таис Афинская из одноимённой книги Ивана Ефремова.

И даже не она, а вино, которое она распивала со своими клиентами и прочим древнеримским истеблишментом.

– Слышь, Виталь, я тут «Таис» перечитал, да и в других книгах о древнеримских нравах, – в том же «Лже-Нероне» Фейхвангера, в «Калигуле» Томана или в «Мессалине», авторов, хоть убей, не помню, – натолкнулся на такую, скажем, гастрономическую подробность… – лениво разглагольствовал Шишкин-младший, блаженно вдыхая съедобно-сногсшибательные ароматы, плывущие от плиты, у которой колдовал Манько. – Ты же, как увлечённый кулинарией, не мог не обратить внимания. Везде описывается, что римская знать считала дурным тоном употреблять неразбавленное вино. Это было уделом плебса, а благородные патриции вино разбавляли! Водой или выжатым из фруктов соком. А вино-то было! Обычное виноградное, сухое, не водка, не бормотуха креплёная. Что надавили из винограда – то и пили. Чего там разбавлять? И так градусов никаких…