Олег Петров - Тринадцать подвигов Шишкина

– Этого в её справочнике нет, – сказал Виталий. – Это ей папа на ушко шепнул, как большому историку. Вот родит мне сына и – опять кинется в свою науку! Выродит наконец-то свою кандидатскую диссертацию, а там и на докторскую замахнётся. Глядь – член-коррша, а то и академик! Меня к тому времени из армии выпрут, так, может, личным водителем возьмёт.

– А кто у нас папа?

– Тс-с! – приложил указательный палец к губам и страшно округлил глаза Виталий. – Папа – пенсионер «конторы глубинного бурения», но, как известно, бывших чекистов не бывает. Достала ты со своими евреями. Смылись да и смылись. Остальное-то население Одессы-мамы растёт!

– За счёт естественного приплода! Как и по другой, вполне банальной причине – некуда людям ехать! Кто нас где ждёт… – сказала со вздохом хозяйка.

– А вы бы вернулись в Одессу? – спросил Александр.

– У меня там родители.

– Вернулись бы, значит.

– Вы меня, Александр, извините, но мои живут уже четверть века в одном из самых благоустроенных микрорайонов, в просторной четырёхкомнатной квартире с горячей и холодной водой. От центра далековато, зато комфортно.

– Вот и верь после этого людям! – с шутливым возмущением воскликнул Виталий. – А как клялась: куда иголка – туда и ниточка! Так ведь и бросит бедного офицерика в чмаровской глуши! Откажется стойко переносить тяготы и лишения воинской службы и ратного труда.

– Не бросит, а прибьёт! – подхватила мужнин тон Людмила. – Сковородой! В порыве избавления человечества от нашествия ехидн.

– Выкормил на свою голову! – схватился за грудь в области сердца Виталий.

Шишкин-младший наслаждался этой перепалкой. Словно окунулся в домашний быт, когда так же принимались дуэлянтничать Шишкины-старшие. Однако как не отдыхает глаз на хозяйке этого дома, пора и честь знать. Он бросил взгляд на часы. Ого-го! Два часа пролетели незаметно!

– Объеденье! Дичь восхитительна! – отвесил комплимент, прощаясь с четой Манько. Бабдусины котлеты, безусловно, были вкусны, но Виталий явно заткнул повариху за пояс. – Перепела? Рябчик? Где охотился, Виталь?

– На водокачке он охотится! – опередила мужа, снова чарующе засмеявшись, Людмила. – Берет мелкашку и щелкает голубей на водонапорной башне. А потом солдатика посылает добычу собирать. И делится по-братски: себе на жаркое и в ротную столовую.

– Так это…

– Голуби, Александр Сергеевич. Символ мира. Но солдафонам, увы, мир противопоказан! – Людмила, продолжая воркующе смеяться, нежно прижалась к плечу мужа. Тут и психологом-сексологом не надо быть: в семье Манько царили любовь, понимание и единство душ.

Но Шишкину-младшему вмиг стало не до любви и понимания какого-либо единства душ. Он почувствовал, как в желудке недобро шевельнулось ещё минуту назад казавшееся восхитительным жаркое. Голуби рвались в небо или хотя бы наружу. Что, собственно, и последовало минуту спустя на спящей сельской улице…

Майор Каладжанов энергично подёргал толстую решётку, удовлетворённо кивнул и витиевато расписался в акте. Придирчиво проследил, как оставили в документе свои автографы другие члены комиссии – директор школы и колхозный парторг. Ещё раз уточнил у Доржиева:

– Сигнализация выведена на централизованный пульт в правлении, как и сберкасса?

– Так точно, товарищ райвоенком! – бодро отрапортовал Доржиев.

Каладжанов степенно вышел на школьное крыльцо и кивнул скучающим подле военкомовского «уазика»-«таблетки» солдатику-водителю и прапорщику:

– Заноси!

Доржиев и Ашурков тут же кинулись на подмогу. И в сумрак пахнущей свежей краской школьной оружейной комнаты вплыли два длинных ящика исключительно армейского вида. Соответственным оказалось и их содержимое. В одном маслянисто поблёскивали воронёной сталью два учебных автомата Калашникова, дополнительные магазины к ним и пара деревянных брусков-колодок, в каждом из которых капсюлями вверх гнездились по шесть десятков учебных патронов. Во втором ящике блестели смазкой три малокалиберных винтовки ТОЗ-9, что заставило Доржиева восхищённо зацокать языком.

Каладжанов гордо посмотрел на преподавателя НВП:

– Цени! Лично от меня!

– Вечно ваш, Мулладжан Ахметович! Но…

– Что «но»? – посуровел военком.

– Говорили, нам полагается четыре «тозовки»…

– До чего же ты жадный, Доржиев! – осуждающе покачал головой военком и снисходительно пояснил присутствующим: – Обычно мы оснащаем школы винтовками ТОЗ-8. Однозарядными. А вам выделили «девятки». Пятизарядные! Фактически готовое спортивное оружие. Ни у кого в районе нет! Посмотрим, как вы это оправдаете на сборах девятиклассников по окончании учебного года. Патроны к винтовкам здесь же. По количеству обучаемых. Давай, Доржиев, принимай оружие и боеприпасы. И распишись в ведомости. В каждой строке!

– Как я вовремя! – на пороге оружейки возник капитан Манько с патронным цинком под мышкой. – Здравия желаю, товарищ майор!

– Приветствую! – важно ответствовал военком, нехотя поднося правую руку к козырьку фуражки и демонстративно кося глазом на свою шинельную петлицу с танковой эмблемой. От стройбатовского ватника Манько его коробило. Масла в огонь подливала и разница в росте: майор, даже с учётом явно завышенных каблучков щегольских «хромачей», с трудом доставал капитану до плеча.

– А что это у тебя, капитан?

– Шефская помощь, товарищ майор. Командование выделило для обучения старшеклассников дополнительное количество патронов к малокалиберным винтовкам. – Манько сделал каменную «морду лица» и козырнул директрисе: – Попрошу внести в книгу учёта оружия и боеприпасов.

– Да тут на пятилетку хватит, – процедил военком, глянув на маркировку цинка. И хмуро посмотрел на Манько.

– Товарищ майор, а винтовки-то пристреляны? – озабоченно спросил Доржиев.

– Естественно.

И военком снова посмотрел на Манько, но теперь уже с хитрецой.

– А вот что мы сделаем, дорогой Сергей Балданович… Проедем-ка с винтовочками до карьера, да и отстреляем их комиссионно. Не желаете, товарищ капитан, компанию составить?

– С превеликим удовольствием, товарищ майор!

Затянувшаяся процедура приёмки комнаты для хранения оружия и её содержимого была быстро свёрнута. На решетчатые двери, сваренные из внушительного арматурного прута, чуть ли не в руку толщиной, навесили два массивных замка и пластилиновый оттиск медной печати на специальной деревяшке с углублением. Загорелась красная лампада сигнализации.

В карьер покатили на военкомовской «таблетке» и «уазике» Манько: он сам за рулём, а с ним Доржиев, Ашурков, колхозный парторг Дудонин и конечно же Шишкин-младший.

Карьер со стороны села не виден. Надо выехать на трассу, проехать метров двести в сторону города, к подножию сопочки. Той самой, с которой полого сбегает шоссе и на вершине которой совершается обязательный местный ритуал возлияний по поводу возвращения домой. У подошвы сопочки с шоссейного асфальта влево имеется съезд на укатанный просёлок, оставшийся со времён эксплуатации карьера. Огибаем по просёлку сопочку и вот и он, карьер – впечатляюще разинул пасть. Выгрыз четверть сопки – нате вам, стреляй не хочу!