Алексей Митрофанов - Пречистенка

* * *

Впрочем, и дальнейшая история голицынских владений была довольно любопытной. В начале прошлого столетия тут, в домовой церкви, решил венчаться Пушкин. Но митрополиту это почему-то не понравилось, и он велел венчаться в недостроенной в то время церкви Большое Вознесение.

Домом в те времена владел Сергей Михайлович Голицын. Его послужной список впечатляет. Князь — вице-президент Московского попечительного комитета о тюрьмах, председатель Московского опекунского совета, попечитель Московского учебного округа, вице-президент Комиссии для сооружения в Москве храма во имя Христа Спасителя, главный директор Павловской больницы, председатель московского отделения Главного совета женских учебных заведений, действительный тайный советник, кавалер множества орденов.

Только вот личная жизнь Голицына не задалась. В молодости Сергей Михайлович женился на Авдотье Ивановне Измайловой. Причиной брака было самовольство Павла I — император, только-только заступивший на престол, решил содействовать крепости русского дворянства и породнил два весьма знатных на то время рода. Его не остановило, что молодожены питали друг к другу одно только чувство, а именно — равнодушие.

В одном доме молодые провели один лишь месяц — больше не выдержали и разъехались. У них не совпадало абсолютно все — черты характера, привычки, взгляды, даже режим дня. Сергей Михайлович, усердно делающий государственную и вполне серьезную карьеру, вставал рано, образ жизни вел трезвый и сдержанный и рано же ложился спать. А для его супруги вечером лишь начиналось все самое интересное — карнавалы, балы, маскарады.

Авдотья Ивановна, кстати сказать, проявила себя как порядочная и при этом здравомыслящая женщина. Прекрасно сознавая всю бессмысленность этого брака и, кроме того, увлекшись менее серьезным и занудным князем Михаилом Долгоруким, она предложила своему супругу дать развод. Но он перепугался — вдруг подобное пятно на биографии замедлит или как-нибудь иначе повредит его карьере — и отказал. Авдотья зажила соломенной вдовой.

Правда, она при этом не скучала, а вела тот образ жизни, который ей был близок с юных лет. Масла в огонь подлила какая-то цыганка — она нагадала Авдотье Ивановне, что та скончается ночью, во сне.

Глупость, конечно, несусветная — ведь большинство людей именно так и умирает. Однако ж вдова охотно уцепилась за такое предсказание — с этого момента она «на законном основании» спала днем, а потом пировала всю ночь напролет. За что и получила достаточно звучное прозвище в свете — «принцесса Ноктюрн» или, по-русски, «ночная княгиня».

А со временем и сам Сергей Михайлович влюбился в черноокую красавицу и интеллектуалку Александру Россет.

Не открывая имени предмета своей страсти, Сергей Михайлович явился к «суженой» и стал просить развод. Но получил то, что дал сам в свое время — отказ.

Сергей Михайлович был человек иного склада. Для него жить во грехе, да при живой супруге, было делом немыслимым. Плюс, опять же, карьера — как можно ставить под удар то, что с самого юношества составляло для Голицына стиль жизни? И он принялся срываться на просителях и подчиненных. Его бессмысленная и непримиримая жестокость прославилась на всю страну.

Существует множество свидетельств истинно нечеловеческого поведения хозяина. Так, литератор Михаил Погодин писал в своем дневнике: «Невежа и думает исправлять просвещение. Больно смотреть».

Александр Герцен был особенно язвителен: «Голицын… удивительный человек; он долго не мог привыкнуть к тому беспорядку, что когда профессор болен, то и лекции нет, он думал, что следующий по очереди должен был его заменять, так что отцу Терновскому пришлось бы иной раз читать в клинике о женских болезнях, а акушеру Рихтеру толковать бессеменное зачатие».

Правда, у Александра Ивановича были к Голицыну личные счеты — в 1834 году он возглавлял следственную комиссию по делу Огарева, Герцена и других молодых «якобинцев».

Оно называлось непросто: «Дело о лицах, певших пасквильные песни». И приговор Голицын вынес строгий, потому как вольнодумства не терпел. Ссылка под надзор начальства в дальние губернии.

Один из обвиняемых просил отсрочки, мотивируя тем, что его жена беременна.

— В этом я не виноват, — сухо сказал Сергей Михайлович.

«Этот юродивый вельможа, аристократ, да притом с славой доброго человека… не постыдился этой подлой шутки», — возмущался Герцен.

Он, конечно, не задумался о том, как тяжело было услышать о чужой беременной жене вельможе, обреченному на одиночество.

* * *

Иные достопримечательности города Москвы бессмертны. Казалось бы, какой-нибудь из славных городских объектов гибнет, и при этом навсегда. Рана затягивается, на его месте возникает что-то новое и, в свою очередь, становится привычным. Однако старое не умерло, оно сидит и ждет своего часа где-то под асфальтом. А в удачный момент возрождается. И в основном без излишнего пафоса (как, например, возрождались храм Христа Спасителя и Воскресенские ворота с Иверской часовней), а тихонечко, исподволь, чтобы никто о том не догадался.

Был, например, в далекой древности между Тверской и Большой Дмитровкой маленький переулок. Располагался он чуть выше, чем Столешников, между нынешним сквером с памятником Долгорукому и книжным магазином, носил гордое название Квасной (там квасили и продавали этот незатейливый напиток). Со временем переулок сплошь застроили какими-то малюсенькими, неказистыми домами. А в середине двадцатого века его вновь прорубили. Правда, название ему никакое не дали, а квасом там и не пахнет. Однако развивается Москва стремительно, непредсказуемо. Кто знает, что будет завтра?

Нечто подобное случилось и с музеем личных коллекций на Волхонке, который в 1988 году открылся в доме 14. Здесь в середине восемнадцатого века находился музей приблизительно того же профиля. И представлял он из себя одну лишь личную коллекцию, зато роскошную. Древняя итальянская бронза, античная скульптура, картины Караваджо, Веронезе и Корреджо, предметы японской и китайской роскоши — чего здесь только не было.

Собрал ее Михаил Александрович Голицын — племянник бездетного Сергея Михайловича — будучи российским дипломатом, и притом не бедным человеком, он имел возможность скупать всевозможные шедевры в разных европейских странах.

Однако же Голицыну хотелось большего. Один из современников писал: «Враг всякого узкого самодовольства, он, перед кончиной своей, возымел мысль: собранные им сокровища, служащие образованию ума и изящного вкуса, предоставить в общее пользование своим соотечественникам. Он завещал своему наследнику учредить в родном его городе Москве Публичный Музей».