Вениамин Агеев - Песни сирены [сборник]

Отмечу, что и завсегдатаем этого пункта общепита я стал достаточно случайно, и тоже не без участия Аллы. Просто как-то раз, ещё в стадии начального ухаживания, я предложил ей вместе поужинать. Первоначально мы направлялись совсем в другое место, но совершенно неожиданно, прямо напротив входа в этот самый «Экспресс», столкнулись с их администратором по имени Артур, и как раз в ту минуту, когда тот спешил к началу своей смены. С этим хлыщеватым молодым человеком я был шапочно знаком ещё со времени моего предыдущего и до той поры единственного посещения вагона-ресторана прошлой осенью, когда по срочному вызову скорой откачивал Артура после анафилактического шока. В тот раз – как он впоследствии объяснил – ему не удалось устроить мне достойный приём по причине слабости организма. Зато теперь, несмотря на то, что прошло уже несколько месяцев, Артур, профессионально опознав меня в толпе, так радушно и искренне раскрыл руки для объятий, что избежать выражения благодарности было решительно невозможно. Правда, от объятий я ускользнул, ограничившись крепким рукопожатием, но символически отобедать с Артуром нам всё-таки пришлось, потому что он крепко схватил меня за рукав и не отпускал, пока не затащил прямо в купе для избранных посетителей. Впрочем, администратор был достаточно чутким человеком и не стал долго докучать – поднял тост за своего «спасителя» и умчался исполнять прямые служебные обязанности. На Аллу Артур произвёл самое благоприятное впечатление, а вот мой отказ приходить сюда обедать «за счёт заведения», как выразился администратор, вызвал у неё поток упрёков. Динамика упрёков в отношениях с девушкой на временной оси – отдельная тема, и очень интересная. С Аллой это происходило так: в самом начале её выговоры были робкими и относительно тактичными, затем, когда она уже вполне освоилась со мной, – резкими и продолжительными, а в последнее время стали более грубыми, но одновременно и более короткими. Видимо, сказался накопившийся отрицательный опыт и понимание того, что если в упрёках и есть какая-то польза для Аллы, то лишь сугубо в смысле эмоциональной разрядки. Но в описываемый мною момент она всё ещё пыталась действовать методом мягкого убеждения, поэтому наш диалог подзатянулся. Главное, Аллочка никак не могла понять причины моего упрямства.

– Подумаешь! Что тут такого? Ты ему жизнь спас, а тут – какая-то мелочь!

– Не то чтобы «спас», просто продлил немного.

– Как это?

– Не стал же он от моего лечения бессмертным! – пытался я отшутиться.

– Ну и что? Ты какую-то ерунду говоришь! А здесь так мило. Мы могли бы приходить сюда обедать по вторникам – у тебя смена в «скорой» как раз в двенадцать заканчивается.

– Мы и так можем сюда приходить, если хочешь. Ну, предположим, не обедать, – сделал я осторожную поправку, вспомнив астрономические цены в ресторанном меню, которое я всё же полистал из любопытства, – а, скажем, выпить кофе. Кофе здесь вполне приличный.

– Не понимаю, что здесь такого, если мы время от времени будем пользоваться гостеприимством твоего друга.

– Он мне не друг, а быть в долгу я не люблю.

– А он сказал – друг! К тому же, это не из его кармана. А если бы и из его – видел, какие у него «Картье»? Тысячи на три тянут. Не обеднел бы!

Несмотря на то, что меня коробит пересчитывание денег в чужих карманах, Алла любит щегольнуть информированностью во всём том, что касается всевозможных модных понтов. Я ей намекал, что подобную осведомлённость в порядочном обществе лучше не выставлять напоказ, поскольку, как известно, ничто так не выдаёт в человеке плебейскую сущность, как умение разбираться в дорогих марках часов, автомобилей и пиджаков. Но ей – как с гуся вода. Сдержанное достоинство – не её стихия. Скорее наоборот, она видит в сдержанности и скромности некоторую ущербность, причём, даже не без психологической подоплёки. Алла не может понять, как, например, можно не хотеть иметь те же «Картье». Она ещё может допустить, что кто-то может говорить, что «не хочет» иметь «Картье» по принципу «зелен виноград». То есть не могу себе позволить такой покупки – вот и говорю, что они мне не нужны. Но чтобы просто так, без причины, не хотеть – это уж совсем невероятно, для этого, как минимум, нужно быть «странным» в её классификации. Меня она после первого периода недоверчивого освидетельствования – не притворяюсь ли? – всё же причислила к этой категории и даже открыто говорит: «Саша, ты странный». Что, впрочем, не мешает ей ко мне хорошо относиться, видимо, такая разновидность странности не считается у неё опасной – это скорее что-то вроде странности деревенского дурачка, нежели странности какого-нибудь там злостного маньяка. Тем не менее, в тот раз Алла меня так и не поняла, обиженно надула губки. Пришлось пуститься в объяснения:

– Слушай! Ты же не маленькая! Как знать, чем всё это может закончиться? Смотри, какая здесь публика. Вот так походишь-походишь в ресторан на халяву, а потом тебя ещё куда-то позовут, но уже в профессиональном качестве, как врача. Полечить какого-нибудь пациента, у которого головная боль от огнестрельной дырки над правым ухом.

– Ну и что здесь такого? Даже если и так? Зато заплатили бы наверняка по-царски.

С размахом «царской оплаты» я знаком не понаслышке, потому что прошлой весной одного моего бывшего коллегу, известного тем, что он оказывал частные медицинские услуги «браткам», выловили из местного водоёма изрядно потраченным раками и прочей пресноводной фауной. Впрочем, об этом я рассказывать не стал, а ограничился констатацией личных мотивов:

– Может быть, может быть… Но вот так один раз, потом другой – и не заметишь, как окажется, что ты плотно сидишь у них на крючке. Нет уж, спасибо! Кроме того, даже если подобных предложений и не будет – ты же знаешь, что я не люблю одалживаться.

Пришлось Алле волей-неволей привыкать к мысли, что переубедить меня ей не удастся. Это заняло у неё немало времени, но к концу нашей трапезы она, похоже, «оттаяла». Во всяком случае, когда, уже у выхода, она заметила в самом углу кафе неприметный маленький столик, то вновь вернулась к моему предложению, несмотря на то, что всего лишь четверть часа назад отвергла его с негодованием:

– Хорошо! Тогда каждый вторник мы будем встречаться здесь ровно в двенадцать и пить кофе. Вон за тем столом! Ты хотя бы можешь договориться, чтобы это место по вторникам оставляли для нас?

Это я мог. Тем более что столик стоял немного на отшибе – не так близко от ряда «купе» и в то же время в некотором отдалении от стойки бара. Да ещё и чуть ли не в самой светлой части помещения, потому что прямо над столиком сходились два часто застеклённых окна фасадной части кафе. Окна были с тонким деревянным переплётом и напомнили мне веранду старой дедушкиной дачи. Этот уголок казался уютным, а если сесть спиной к стене, то и обзор из него открывался хороший – оттуда можно было видеть не только большую часть зала, но и кусочек городской площади, где в полдень буднего дня всегда оживлённо, многолюдно и не скучно.