Элизабет Говард - Беззаботные годы

– Ох, милый, и я не хочу, чтобы ты уезжал. Я постоянно скучаю по тебе. Послушай, детка, давай ты ляжешь в мою постель, а я померяю тебе температуру. А потом мы еще поговорим.

Но поговорить не удалось: термометр показал тридцать восемь и три, а когда Саймон сказал, что не сможет уснуть в комнате вместе с Тедди, она постелила ему в их гардеробной, принесла кружку горячего чая с молоком, аспирин и ушла звонить доктору Карру. А когда вернулась, он был уже весь красный и сонный.

– Спорим, что Уиллса ты в закрытую школу не отправишь, – пробормотал он. – И вообще, я не ябеда. Что бы он ни говорил, я его не выдал, – и его сразил сон.

Она сидела рядом и смотрела на него, переполняемая горестными и беспомощными мыслями. Зачем отрывать его на несколько лет от отца, брата, сестры и, главное, от нее? Почему мальчиков всегда куда-то отсылают учиться? Он учится в закрытой школе с девяти лет, а теперь ему всего двенадцать. Даже средневековых пажей отправляли в другие дома вместе с дамой, которая за ними присматривала. Ведь и Хью был несчастен в школе, ненавидел каждую минуту, проведенную там, он сам так говорил, и все-таки твердо и непреклонно придерживался мнения о том, что его сын должен пройти те же испытания. Его слова про Уиллса стали для нее ударом в самое сердце. Да, она позволила себе проводить больше времени с этим последним ребенком, уделять ему больше внимания, чем двоим старшим. И действительно, с тех пор, как Саймон уехал в частную подготовительную школу, она внутренне крепилась, приглушая боль потери, старалась быть спокойной и философски настроенной, хоть в первый раз, проводив его на вокзале Ватерлоо, горько проплакала в такси всю дорогу домой. В каком-то смысле она уже тогда знала, что начинает прощаться с ним. Даже ее письма ему в школу были прохладными и бодрыми, а писать их становилось все труднее и труднее – непросто было понять, что он хочет услышать, и поскольку невозможно было даже намекнуть, как сильно она скучает по нему, приходилось писать лишь о том, что не имело значения. А его письма, в которых поначалу тоска по дому была осязаемой – «мамочка, пожалуйста, забери меня домой, а то я все в школе, в школе, в школе. А здесь вообще нечего делать», – сжались до просьб о чем-нибудь, в основном о еде: «Пожалуйста, пришли мне еще шесть тюбиков зубной пасты. Свою мне пришлось съесть!» Загадочные описания наставников: «Когда мистер Аттенборо ест за завтраком тост с джемом, у него от головы идет пар. Сегодня у нас не было латыни, потому что мистер Колридж опять сбрендил и свалился на велосипеде в бассейн: он курил и читал, его ужалила оса, но ему никто не поверил». Она читала его письма Хью, который смеялся и говорил, что Саймон, кажется, прижился там. Ну, в каком-то смысле так и было. Но частная подготовительная школа – совсем не то, что средняя, и теперь ему предстояли еще шесть лет учебы. Бедный ягненочек. По крайней мере, он еще слишком мал, чтобы воевать, подумала она уже в сотый раз, а Полли девочка, а Уиллс – совсем малыш, а Хью точно не призовут. Она поставила стакан воды возле постели Саймона, потом наклонилась и с почти виноватой нежностью поцеловала его. Он спал, и этого больше никто не видел.

Той ночью, которая выдалась очень жаркой и безветренной, гром рокотал до тех пор, пока на рассвете не разразился сильный и освежающий ливень. Иви в коттедже наконец уснула, а Сид, которой она не давала спать своими опасениями, смогла тихонько вернуться в другую тесную комнатку, лечь в постель и наконец отдаться своим мыслям. С переселением мисс Миллимент в коттедж, где она должна была жить вместе с Иви, возникла путаница, а Иви отказалась ночевать там одна. От ее настойчивости голова шла кругом, и Сид решила, что завтра свернет с места горы – и мисс Миллимент заодно. То, что ее поселили в коттедже, Иви воспринимала как легкое оскорбление. Она и не собиралась быть благодарной за оказанное ей гостеприимство и привезла с собой все самые бесполезные, тяжелые и уродливые серебряные безделушки, принадлежавшие ее матери, а также почти всю одежду, какая только у нее была. «Ведь мы можем застрять здесь на годы, – объяснила она. – Тебе хорошо, ты не против изо дня в день носить одно и то же, но ты ведь знаешь, как важно для меня хорошо выглядеть».

Сид не хотелось оставлять Рейчел, у которой явно разболелась спина. Когда выяснилось, что Уильям решил в случае, если сбудутся худшие опасения, эвакуировать «Приют» и что койки предназначены для нянь и медсестер, Рейчел настояла на своем желании помочь перенести их на площадку для сквоша. Дюши лишь кротко осведомилась, где будут спать дети, и получила ответ Уильяма, что дети же маленькие, значит, поместятся где угодно. Можно убрать бильярдный стол из бильярдной, туманно добавил он. Так или иначе, походные койки доконали спину Рейчел, и Сид совсем не хотелось оставлять ее одну. Точнее, не хотелось спать в другой комнате, не вместе с ней. А днем, поняла она с отчаянием, Иви ни за что не согласится оставить их вдвоем, если найдет хоть какой-нибудь повод присоединиться. Как быстро формируются привычки! Еще неделю назад ее ошеломляла перспектива провести вместе с Рейчел целый день и ночь, а теперь она роптала только потому, что не в силах проводить с ней все время. «Будь благодарна за то, что у тебя есть», – сказала она себе, но, помимо всего прочего, у нее была Иви, а ее присутствие ни в ком и никогда не пробуждало чувства благодарности. «Качели и карусели – не одно, так другое», – крепясь, сказала она себе: она всегда сомневалась, что из них что, но, как правило, чего-то одного всегда было больше.

Луиза проснулась на полчаса раньше, чем требовалось, потому что поход в церковь заставил ее задуматься о своем характере, а одним из его недостатков было то, что теперь она почти совсем не разговаривала с Полли. Она (вероятно, единственная из всех) знала, как гложет Полли мысль о войне, но ни разу не дала ей шанса поговорить об этом. И пока ходила за вторым велосипедом в Хоум-Плейс, решила проведать Полли и позвать ее в церковь с собой и Норой.

Утро было прекрасное, с желтым солнцем и млечно-голубым небом; высокие крутые откосы по обе стороны шоссе, освеженные ливнем, блистали усыпанной бисером капель паутиной, рискованно провисшей между мокрыми папоротниками, воздух пах грибами и мхом. На подъездной дорожке Луиза встретила мистера Йорка, несущего ведра с парным молоком, и вежливо поздоровалась: «Доброе утро, мистер Йорк». Он улыбнулся, показав страшенные зубы, и кивнул ей. Передняя дверь дома в Хоум-Плейс была распахнута, горничные вытряхивали метелки для пыли, пахло жареным беконом и слышалось далекое прерывистое пыхтение коврочистки. Луиза легко взбежала по лестнице и прошла по коридору к комнате девочек. Клэри еще спала, а Полли сидела на постели, в ногах которой в пароксизме сладкого сна свернулся Оскар. Полли плакала. Она вытерла лицо тыльной стороной ладони, бросила настороженный взгляд в сторону Клэри и сказала: