Тимур Пулатов - Жизнеописание строптивого бухарца. Роман, повести, рассказы

Вечером он бродил по двору и ждал, пока мягко спустится вниз по лестнице кот — он и должен увлечь его за собой на крышу. Надо только успеть вовремя побежать за ним, не дать отцу закричать и замахать руками на кота.

Когда пришел кот, отец смывал пыль с листьев олеандра. Кот посмотрел на него, напрягая зрение, через плотную пыль и остался доволен, а на Душана он глянул лишь мельком, краем глаза, не боясь его и зная наверняка, что ему запрещено бежать на крышу; затем кот обнюхал кувшин в нише.

Наглый взгляд кота раззадорил Душана.

— Кот! — крикнул он, и не успел отец остановить его, как был он уже на лестнице и, собравшись там с духом, стал подниматься вверх, а кот не бежал, а лениво отступал и оглядывался, как бы оценивая меру храбрости преследователя.

Отец ничего не сказал, только отошел от олеандра и сел на кровать, чтобы понаблюдать за Душаном, и благо никого больше не было во дворе, не то бабушка из чувства постоянного противоречия отцу запретила бы Душану лезть на крышу.

Он еще не знал, отчего у отца и бабушки такие сложные отношения. Он только видел, что бабушка недовольна всем — приезжал дедушка из деревни, она хмурилась и не выходила из комнаты, и ей не нравилось, как он с акцентом говорит по–таджикски и что он шумный, дедушка, когда умывается во дворе, кричит, довольный прохладной водой, хвалит ее, сердится она и когда привозит он с собой полную корзину инжира, сложив его рядами на листья смоковницы («как будто здесь, в городе, нельзя купить смоквы»), и учит Душана, как есть смокву, — разрезает плод на две половины и трет их друг о друга, чтобы, как он выражается, «убить хмельные зерна», а потом в рот («как будто дети растут безо всякого воспитания»), — и это язвительное отношение, передразнивание родственников отца, внешне безобидное, похожее на старческое ворчание, скрывало от Душана главное — нежелание бабушки до сих пор смириться с женитьбой его матери и отца.

Она вовсе не видела в этом необходимости и не думала, как покойный дедушка, что очень древний их род захирел и не несет в себе уже здоровья для будущих поколений, а это седьмое колено, начиная с матери Душана, нуждается в новой крови. Мать и вправду уродилась болезненной, слабой особой, и ко времени ее девичества, когда тонкие черты ее обрисовались какой–то неестественной для их рода красотой и изяществом, но зато в самой ней болезненное начало еще больше усилилось, дедушка потерял покой.

Род их, славившийся в городе особой ученостью и аристократизмом, жил всегда замкнуто и ревностно оберегая свою чистоту, теперь же стало ясно, что он не сможет сохранить себя дальше без того, чтобы не соединиться с родом простых, деревенских людей, живущих в родстве со здоровой природой, и тогда дедушка заявил, что не пустит в дом никого из этих гнилых аристократов и что лучшим мужем для его дочери станет человек из деревни, узбек ли, таджик ли, или казах, неважно, а не будет этого, родится слабоумное, больное потомство, непригодное для жизни.

Это он внушил и дочери, только бабушка считала все выдумкой, чудачеством и сумасшествием. Как может допустить она, чтобы мужем ее дочери стал простолюдин и чтобы благородный род их, издревле дающий умных и исправных судей, мог смешаться с родом строителей, откуда вышел отец Амона? Но хоть было это непристойно для него, дедушка сам занялся, с помощью друзей и знакомых, поисками простого, славного человека для своей дочери — и человек такой нашелся в институте, где училась будущая мать Амона.

Дедушка недолго прожил после рождения первенца, зато как он радовался, видя, что Амон весь в отца, крепкий и живучий, хотя и от матери перешли к нему, некая мечтательность и меланхолия. Любил он Амона нежно, целыми днями не отпускал его от себя, да и ночью часто укладывался спать возле его люльки, чтобы терпеливым своим голосом унять его плач. От Амона должна была пойти новая ветвь в семье, и дедушка умирал, наверное, с высоким чувством спасителя рода…

Зато бабушка и по сей день не может скрыть своего раздражения отцом и его родственниками, приезжающими из деревни, и вот поэтому–то эти бесконечные придирки: «Просила же вас не привозить больше смоквы, никто у нас ее не ест» или «Когда же вы наконец научитесь говорить по–таджикски, ведь в доме дети растут…»

Насчет смоквы она, конечно же, не права. Едва появится в воротах дедушка с корзиной, накрытой темно–зелеными листьями, как Амон и Душан бросаются к нему и после первых приветствий, поцелуев, нежностей сразу же роются в корзине, разбрасывая листья, а потом долго наслаждаются винным соком и запахом плодов, налитых солнцем и благоухающих.

Вот и сейчас на крыше, куда полез Душан, лежали и сушились между ростками пшеницы фиолетовые смоквы, выпуская из себя и разливая вокруг вино. Было такое ощущение, что где–то наверху, на стене, которой закрывалась крыша от улицы, растет куст смоковницы, одичалый и неухоженный, который долго ждал, что кто–нибудь поднимется к нему и соберет урожай, но, так и не дождавшись, стал сбрасывать вниз, на площадку крыши, перезрелые плоды — обманутая смоковница приняла площадку, поросшую пшеницей, за деревенское поле.

Мысль эта так позабавила Душана, что он невольно остановился посередине крыши, осматривая новый для себя мир вокруг — три невысокие белые стены, загораживающие улицу, и край площадки, уходящий вниз, в глубину двора, откуда смотрел на него отец.

Стоит сейчас сказать Душану: «смоковница», как воображаемый куст, который сбросил с себя плоды на пшеницу, действительно поднимется на стене и закроет его своими ветвями. Или лучше он нарисует этот куст на пыльном воздухе и будет любоваться до наступления полных сумерек.

— Спускайся! — крикнул ему снизу отец.

Как же так ступить, чтобы не раздавить плоды? Многие из них закатились, наверное, и спрятались в островках пшеницы, уже пожелтевшей и выгоревшей на солнце.

Возможно, что пшеница эта росла в деревне возле куста смоковницы, — весной, когда ливень смыл верхний слой крыши и комната, где спал отец, стала протекать, дедушка привез из деревни повозку пшеничных стеблей, и они вместе с отцом замешали эти стебли с глиной и покрыли крышу новым слоем, и не успела крыша обсохнуть, как на площадке показались ростки злака, — видно, вместе со стеблями попали в глину и зерна. Бродячий кот, за которым погнался сейчас Душан, прыгал всю весну по зеленым росткам и катался по ним, созывая других кошек для любовных утех.

Между стеблями, как награда за ловкость, лежала монета. Душан обрадовался находке, спрятал ее и спустился во двор. Он уже понимал, что монеты эти имеют ценность, в них заключен смысл и тайна — ведь часто, когда приходит к ним старик пекарь, Душан еще не знает, сколько лепешек возьмет у него мать, высунувшись из окна, ждет — две или четыре — и видит, что взамен хлеба мать отдает пекарю монеты.