Олег Басилашвили - Палата № 26. Больничная история

Дом номер восемь располагается рядом со студией. И действительно, на стене рядом с дверью, ведущей внутрь, на лестницу, мраморная доска, удостоверяющая, что здесь, в этом доме, в самом деле проживал «…народный артист СССР Леонид Собинов».

Собинов! Кассиль!

Поднимаюсь, задыхаясь от волнения, по лестнице. Вот и дверь. Нажимаю на кнопку звонка. Где-то там, в мягких священных недрах квартиры, еле слышно шелестит звонок. Тишина. Еще раз. Тишину нарушает далекий приглушенный женский голос: «Иду… иду…» Пауза.

Наконец сквозь дверь:

– Кто там?

– Это я, агитатор…

– Какой такой агитатор? Агитатор чего?

– Агитатор за выборы! От студии.

– А мы-то при чем? У вас в студии выборы, а мы-то здесь при чем?

– Да нет, не в студии выборы, а всюду, всюду…

– А вы кто?

– Я агитатор за выборы от студии МХАТ, то есть не от студии, а от избирательной комиссии по выборам… А вообще-то я из студии МХАТ…

– A-а… ну, тогда… если… Так вы из студии, агитатор?

Громыхают запоры, дверь, обитая пыльной клеенкой, шурша, открывается. На пороге немолодая дама.

– Здравствуйте.

– Здравствуйте, молодой человек. Вы из студии?

– Да, я агитатор.

– Агитатор из студии Художественного театра?

– Да. За выборы.

– Ну да. Вот у вас на пиджаке чайка мхатовская. Проходите, молодой человек, вот сюда…

(Темно-синие стены, кресла красного дерева… Сияние хрустальной люстры… Картины…)

– Садитесь. Значит, вы из студии агитатор?

– Ну да.

– А что это у вас в руках?

– А-а-а… Это приглашение на выборы.

– Ну-ка, дайте… Та-а-ак… Блок коммунистов и беспартийных… Так… А кто кандидаты?

– Там один… то есть одна… э-э-э… Забыл, как ее…

– Ну как же! Вот же написано: Сидорова Екатерина Федоровна.

– Да-да! Сидорова!

– Ну вот и давайте, агитируйте нас. Валя! (Выходит молодая женщина.) Вот, Валя, сейчас агитатор за выборы из студии Художественного театра будет нас агитировать за… За кого, молодой человек?

– За эту… ну, как ее…

– Правильно! За Сидорову Екатерину Федоровну?

– Да-да! За нее. Спасибо.

– Вот и агитируйте. Чаю хотите?

– Спасибо.

– А пирожное!

– Спасибо.

– Ну, так агитируйте. Ну? Ну, просто скажите: приходите, дескать, на выборы и голосуйте за… ну? За кого?

– За эту… ну, как ее…

– Правильно. Сидорову Екатерину Федоровну! Пейте, пейте чай! Вот вам наполеон! Ешьте, не стесняйтесь.

И тут из соседней комнаты открывается дверь, и выходит оттуда Лев Кассиль. Больше ведь некому. Идет сразу в прихожую, по дороге бросает:

– Здравствуйте!

– Здравствуйте.

Тут дама вступает:

– Вот из студии МХАТ агитатор. Запомните, молодой человек, – за Сидорову! Приглашают на выборы. Придем?

Мужчина из прихожей:

– Обязательно!

– Все придем?

Мужчина, уходя:

– Обязательно придем, обязательно все придем. До свидания.

Щелкает входная дверь. Ушел.

Я говорю:

– Спасибо вам большое за чай, пирожное! Я пошел!

– В студию?

– В студию.

– Вы там на артиста?

– Да… У Массальского…

– А, у Паши… Ну и дай вам бог! До свидания!

Я выхожу на лестничную площадку, спускаюсь по ступенькам вниз… Сверху громкий голос мне вдогонку:

– Запомните: Си-до-ро-ва! – И эхо гулкое: ва-а-а…

И дверь – бух! – закрылась.

Так, агитируя за Сидорову, я познакомился со Львом Кассилем.

А, впрочем, может быть, это был и не Лев Кассиль. Не уверен.

Или вот Маршак. Самуил Яковлевич. Это уж точно он. В школе – это был четвертый или пятый класс…

– …Пионеры! Сегодня вечером в Доме пионеров будет встреча с писателем Маршаком! Ваш долг – прийти на эту встречу и послушать Маршака.

Почему это нашим долгом является, нам не объяснили.

Ну что ж, долг так долг. «К борьбе за дело Ленина – Сталина будь готов! Всегда готов!»

Я знал, что есть такой писатель Маршак, но что он написал – ну, просто не помню. А, да! Есть еще Михалков, «Дядя Степа»…

Зато знал наизусть замечательные строчки, они врезались мне в память. На бабушкином туалетном столике, прислонившись к тоненькой зеленой вазочке, стояла открытка: на фоне голубого неба стоит румяный матрос – белая тужурка, синие штаны, полосатая тельняшка, с бескозырки ленточки развеваются! В руках держит винтовку. А к штыку флаг бело-голубой морской приделан, гармошкой сложен. И если развернуть эту гармошку, на каждой странице флага – военные корабли, и первый – серый красавец крейсер «Киров»! И стихи:

Это, значит, тысяча девятьсот тридцать девятый год, война с Финляндией, которая напала на нашу страну, желая нас поработить, захватив до Урала.

Фиг им!

И, глядя на розовощекого, в ленточках, матроса, я радостно понимал, что да, конечно, встретимся только в Хельсинки! Не можем не встретиться!

Это мне пять лет…

А вот теперь тысяча девятьсот сорок третий, сорок четвертый год, еще война Великая Отечественная идет, а нас, пионеров, зовут на встречу с Маршаком.

А! Вот:

Это точно Маршак. На пленке диафильма, который я прокручивал через старинный волшебный фонарь, мне врезалось: «Автор – Маршак»…

…Темно в комнате. Белая простыня экрана над моей кроватью – занавес, что мне сделала бабуля, раскрыт, и вот поворачиваю ручку – «Лодыри». Маршак. Еще поворот – снизу вверх ползет по экрану черная перепонка, и приезжает картинка: двое ребят с портфелями и коньками «Снегурки» на веревках – кот какой-то ученый. От фонаря пышет горячим железом.

Позже, после войны, на месте этого экрана висел белый полотняный коврик с вышитой на нем синими нитками картинкой – какие-то овечки и цветочки, и надпись: «Прилетело яро з далека» – на чешском, что ли, или на польском? То есть, видимо, «прилетела весна издалека». Так я перевел, видимо, с чешского или польского… Что делать… Война, фронт, брошенные дома, наверное, не удержался папа: «Этот коврик взят в качестве трофея»… Вроде того как перед демонстрацией иностранного фильма в кинотеатре «Колизей» шла надпись: «Этот фильм взят в качестве трофея». Даже «Тарзан» с Джонни Вайсмюллером, или американские «Три мушкетера», или «Девушка моей мечты»…

О чем это я?

Да! О Маршаке!

Дом пионеров располагался в одном из крыльев бывшего дома-усадьбы Трубецких на Покровке – громадный, изломанный по фасаду, синий с белыми колоннами… В одном крыле этого дома находился родильный дом, где и я родился, – знаменитая Лепехинка – и, наверное, женская консультация при этом родильном доме. Потому что бабушка однажды повела меня туда (какая связь женской консультации со мною? видимо, привела она меня к знакомому врачу по блату, чтобы посмотрел мои уши), ну, не знаю, помню только отчетливо священный ужас, охвативший меня, девятилетнего, при виде светящихся цветных витрин с изображением мужских членов со всеми тайными подробностями. Бабуля тоже остолбенела вместе со мной, а потом притворилась, что ничего особенного.