Мария Метлицкая - И все мы будем счастливы [сборник]

Вышла в коридор и окликнула хозяина:

— Лешка! Ты готов?

— Закопался! — ответил он. — Кир, подойди, а?

Ох уж эти мужики!

Дверь в комнату Зяблика была приоткрыта. Растерянный и удрученный, он крутился перед овальным зеркалом в серебристой витой раме.

— Кир! — виновато протянул Зяблик. — Вот, не могу подобрать! — и он кивнул на гору брюк и рубашек, сваленных на кровати. — Мне кажется, все как-то не очень.

Кира мгновенно оценила ситуацию и вытащила из кучи сваленного тряпья серые, в мелкую полоску, брюки и голубой свитер.

— Леша! Вот это! — уверенно сказала она. — Это — на все времена.

— Да? — неуверенно протянул он. — А мне кажется, все такое… немодное.

— Винтаж! — засмеялась Кира. — Сейчас это — самое-самое! А если по правде, Зяблик, классические серые брюки в полоску и классический свитер еще никто не отменял! Ну, мне-то ты веришь?

— Сто лет ничего не покупал. Или двести, — оправдываясь, виновато улыбнулся он. — Чучелом тоже не хочется выглядеть. Все-таки в ресторан иду! И с шикарной, заметь, женщиной!

— Давай, балабол, одевайся! — с напускной строгостью сказала Кира. — Шикарная, кстати, готова давно! Стыдитесь, мужчина!

Оба засмеялись.

Кира стояла в прихожей, терпеливо поджидая закопавшегося приятеля, и думала: «Странно! Мне вдруг стало с ним так легко и просто, как не было никогда! Ведь я всегда с ним робела, стеснялась его, понимала, что мне далеко до его женщин. Да и он меня, скорее всего, просто не замечал — принимал как приложение к Мишке, лучшему другу. Ну есть и есть, хорошо. Мишка со мной счастлив — отлично, что еще надо? Мы, кажется, никогда не разговаривали, даже оставшись наедине».

Как долго она раздумывала, стоит ли ей останавливаться у Зяблика! Как сомневалась! Верх, конечно, взял банальный расчет — гостиницы в столице стоили о-го-го! Выложить подобную сумму для скромной пенсионерки было почти невозможно. Решила, если будет невмоготу — найдет себе что-нибудь скромненькое и съедет.

Но Мишке точно было бы страшно приятно, что она остановилась у Зяблика.

Наконец он вышел в прихожую, и Кира ойкнула. Зяблик был гладко выбрит, подтянут, вполне прилично одет и источал запах одеколона.

— Ох, Зяблик! Ну ты как всегда! Такой же красавец, ей-богу!

— Ага, — смущенно отозвался он. — Ален Делон, не иначе. Ты это хотела сказать?

Вечер был теплым и тихим. Весна наконец окончательно укрепилась в своих правах. Распустилась сирень, и вовсю зазеленели деревья.

Кира уверенно взяла Зяблика под руку и шепнула:

— Спину! Выпрями спину и расправь плечи! — И с усмешкой добавила: — Делон!

Выбранный ресторан был далек от шикарного и пафосного — и слава богу. Но при этом был вполне милым и уютным. В полутемном углу тихо наигрывал гитарист — что-то спокойное, знакомое, умиротворяющее и расслабляющее.

Заказали закуску и красное вино.

О чем они говорили в тот вечер? Кира помнила плохо. Да обо всем, господи! Кира была оживленной и разговорчивой — болтала без перерыва. Конечно, сказывалось выпитое — пьянела она моментально. К горячему взяли еще бутылку — гулять так гулять.

Им было легко друг с другом. И, кажется, очень приятно.

Гитарист — на удивление — не раздражал. А когда он запел «Под музыку Вивальди», Кира расплакалась. Их с Мишкой песня. Пели они ее часто, когда собирались — всегда. Чудесная мелодия, чудесные слова. Все — по сердцу, все понятно и знакомо. И все про них — не очень удачливых, но точно счастливых. Одними губами, неслышно, она подпевала. Зяблик погрустнел и притих, нахмурился.

Гитарист закончил, и Зяблик, грустно усмехнувшись, повторил:

— «И все мы будем счастливы когда-нибудь, бог даст». Да, именно так, когда-нибудь. Только когда — вот вопрос!

Кира, незаметно утерев глаза, повторила:

— Когда-нибудь. Бог даст, Лешка.

И они грустно, очень грустно, почти через силу, улыбнулись друг другу.

Только на улице, споткнувшись при выходе, она поняла, как здорово набралась. Зяблик подхватил ее под руку и укоризненно поцокал языком. Кира кокетливо вскинула голову: дескать, бывает, извини.

Долго бродили по почти пустым улицам — идти домой совсем не хотелось. Чудесный был вечер, чудесный. И все же устали и поймали такси. А вот в машине Киру сморило.

Дома, перед тем как попрощаться и разойтись по своим комнатам, Кира, смущаясь, повернулась к нему:

— Зяблик, прости, что я так напилась.

Он вскинул на нее удивленные глаза:

— О чем ты, господи? Подумаешь, дело! — И, чуть помолчав и отведя глаза, тихо добавил: — Спасибо тебе, Кир! Сегодня я ненадолго вернулся туда, где так давно не был, — в нормальную жизнь.

Кира промолчала, ей стало как-то неловко.

Улегшись в постель, обнаружила пропущенный звонок от Кати. Конечно же, не услышала в ресторане! «Балда», — отругала она себя. Глянула на часы — полдвенадцатого, даже для Москвы поздновато. Вспомнилось, что дома, в Германии, звонить принято до девяти вечера максимум, а после ни-ни. Решила перезвонить утром, но очень расстроилась — так ведь ждала этот звонок и на тебе, пропустила.

Ну и Катин характер. Теперь вообще может отказаться от встречи. Она такая, дай только повод. Да и эта квартира, камень преткновения, яблоко раздора. Они с Катей чужие. Только чужая бы так поступила. Правда, Мишка дочь изо всех сил выгораживал, всю вину взял на себя, дескать, Кира ни при чем. Но Катя не поверила. И правильно сделала. Это Кира настояла на том, чтобы ей отказать. И всю жизнь, кстати, была уверена, что была абсолютно права. Мишка сомневался, а вот она — нет! И после конфликта, а затем и разрыва с Катей, когда Мишка сходил с ума от чувства вины перед дочерью, именно Катя перестала с ними общаться. То есть разорвала отношения окончательно.

После выпитого Кира не уснула. Такое было у нее свойство организма: после алкоголя — бессонница. А Мишка наоборот — выпивал бокал вина и тут же хотел спать. Кира ворочалась с боку на бок, подтыкала сбившуюся простыню, закутывалась в одеяло и понимала, что бесполезно — она не уснет. Ну, дай бог, к рассвету, и то в лучшем случае.

Конечно, дело было не только в алкоголе — вспомнился тот давний скандал с Катей, из-за которого, собственно, все и произошло.

Все случилось после смерти Кириной мамы. Мама ушла внезапно, если вообще так можно сказать о сильно пожилом человеке. Нет, все же внезапно, ничем таким страшным и затяжным она не болела. Кира приехала на похороны и, конечно, позвонила Кате. Та скупо выразила соболезнования и сказала, что на похороны приехать не может — дела. Ну, дела так дела — Кира не обиделась, все понятно: кто Кате ее мама? Никто. А вот то, что она не захотела повидаться, пусть ненадолго, Киру слегка удивило.

— Не сможешь? — уточнила она. — Я буду здесь еще неделю. Точно не сможешь? Знаешь, я все понимаю, я тебе не нужна. Но папа… Папа будет расстроен. Может, ради него ты все-таки выберешь время?