Олег Ждан-Пушкин - Последний друг

И еще один недавний редакционный случай беспокоил Редактора. Молодой парень, почти мальчишка, попросил прочитать его сказки для детей. Не надо было браться, сказки — не дело их редакции, дети — чужой контингент. Но взялся. Несколько сказок оказались интересными, даже оригинальными, но в целом рукопись не готова к изданию. «Знаешь что, дружок, — сказал Редактор, — сказки твои неплохие, но рановато тебе писать. Зелен ты и бледен. Жизнь для тебя пока — сказка. Приходи через пять лет». Взглянул на мальчишку — слезы стояли в глазах. «Что я такое сказал? — подумал Редактор, — Какое имею право? Может, передо мной юный гений?!» Долго смотрел ему вслед.

Молодых писателей Редактор понимал. Литературная работа кажется им простой и приятной. Думают, что все пойдет как по маслу. Но занятие это не только тяжкое, но и почти безнадежное. Вон сколько отвергнутых рукописей в шкафу, на полках — сотни. И в каждой из них — ожидание признания, славы и денег. «Да, знаем, гонорары нынче ничтожные, но все равно дайте — как подтверждение нашего успеха. Мы положим их под стекло и будем любоваться всю жизнь. Впрочем, ладно, денег не надо, а славу дайте…» Молодые пишут вечерами, старики-пенсионеры днем. Порой, если захватит врасплох вдохновение, по ночам. И дело Редактора все это читать и править, читать и править. Может быть, за долгие годы он все же перестал сочувствовать авторам? Но сильно ли сочувствует хирург своим пациентам? И что если, лежа на операционном столе, увидев скальпель, больной спрыгнет со стола: «Нет! Никогда! Ни за что!..»

Между прочим, удовольствия в его ежедневной работе тоже случаются. К примеру, если позвонит какой-нибудь библиотекарь, или писатель, или рядовой читатель и скажет: хороший получился выпуск, молодцы. А неприятности? О, это всегда пожалуйста.

Несколько дней назад пришла роскошная дама за ответом на свой детективный роман, который оставила в редакции три года назад. Запись о романе Редактор сделал в свое время в специальной тетради и отослал рецензию по адресу, но теперь дама потребовала рукопись. Где ее искать, если прошло три года? «Но у вас же есть электронная копия. Давайте мы ее распечатаем для вас», — предложил Редактор. «Нет! — ответила роскошная дама. — Отдайте мне именно ту рукопись, которую я вам прислала, не то я вам такое устрою… Я не от безделья из Гродно приехала. У меня лишних денег нет». Кажется, Дружинкина была ее фамилия, — дама с хорошо развитыми бедрами. В редакции имелось кресло с подлокотниками для почетных гостей, она поместилась в него в два приема — левое бедро, затем правое. По какому-то бесконечно устаревшему редакционному положению рукопись должна была храниться три года, и срок еще не вполне истек…. Ждать дама не стала, вырвала бедра из кресла с помощью подлокотников и хлопнула дверью. Он искал ее рукопись весь день. Нашел. Написал новую рецензию. Очень хотелось отплатить за угрозы, но сдержался — все же женщина. Был бы мужик — задал бы жару. Даже пожелал ей удачи — не без яда, конечно.

Был в этом году и еще один непростой литературный случай: близкий человек, которого уважал за образованность, честность, за литературные и политические убеждения, принес роман, неудачный по всем параметрам — по сюжету, по образам, по главной идее. Счел необходимым сказать правду, как ее понимал. Приятельство завершилось.

Получив отказ публиковать рассказ или повесть, авторы некоторое время в редакцию не заходят, при встрече воротят, как говорится, носы. Но со временем обида затихает, тем более если поспевает новый рассказ… Еще немного — и можно протянуть руку.

Конечно, не все так грустно. Бывало, даже весело. К примеру, некий старик, никогда не занимавшийся сочинением рассказов, записал корявым почерком случай из своей партизанской жизни. Случай был интересный — опубликовали, с молодым портретом, с фотографией времен его партизанки. И старик явился поблагодарить, пожать руку, а заодно вручил нечто в пакетике из-под молока. «Тут есть для ваших внуков», — сказал. Редактор кивнул. А что было делать? Отправить с пакетиком восвояси?.. Поговорили несколько минут и простились. Не без любопытства Редактор развязал пакет. В нем в самом деле оказались две маленькие шоколадки для внуков, а еще четвертинка самогонки, два бутерброда с колбаской и соленый огурец. То есть, старик надеялся отметить с ним публикацию — не рядовое событие в его одинокой жизни… Нет, весело не было, когда рассматривал этот подарок, было грустно. О чем-то печальном говорил он.

Возможно, нынешний век со временем назовут веком коррупции. Даже ему, Редактору, некий бесталанный автор предлагал перевести после публикации гонорар на домашний адрес. Это было смешно и нелепо. А вот интересно, если бы предложили миллион, взял бы я или нет?.. — подумал Редактор. Но поскольку ответа не было, решил: пускай несут, подумаем, что с ним делать, посмотрим… Только, пожалуйста, ни рублем меньше.

Да, пора уходить. Кто он, в сущности, в литературном процессе и мире? Мелкий чиновник. Кто-нибудь оценит его труд?

Вдруг вспомнил историю с Алешей Сокольниковым. Случилось это давно, но и теперь порой саднило в душе. Он долгое время считал, что авторы — даже те, рукописи которых отклонял, — его друзья, или по меньшей мере, приятели. До тех пор, пока не случилась эта история с Алексеем Сокольниковым, старым другом. Сокольников принес в редакцию две толстых папки исторического романа, осторожно положил на стол. «О Боже, — сказал Редактор, — это ведь „Война и мир“ по весу. Мы не сможем опубликовать такое». — «А ты почитай, — сказал Сокольников. — Потом будешь говорить — сможем или не сможем». — «О чем роман?» — «О втором крестовом походе», — с неким тайным значением ответил Сокольников. «Желтые листья?» — неожиданно спросил Редактор. «Да!» И Редактор вдруг поперхнулся и засмеялся. Вынул платок и долго кашлял в него и сморкался, пытаясь скрыть глуповатый смех. Предложил старому другу кофе и даже плеснул в чашечку ложку коньяку, который всегда держал в шкафу на всякий случай, а прощаясь, проводил до двери и, словно извиняясь, крепко пожал руку.

…Они подружились на третьем курсе университета. У Сокольникова в то время была идея-фикс — написать роман о втором походе крестоносцев под названием «Желтые листья». Взахлеб говорил о будущих образах, извивах сюжета, событиях. «Почему „Желтые листья“?» — «Дело будет происходить осенью! Понимаешь, осенью!» — «А почему — о крестоносцах?» — «Это особенный период в истории Европы!» — «Но современные мотивы будут в твоем романе?» — «Плевал я на современные мотивы!» — отвечал Сокольников. С того времени прошло очень много лет. Казалось, та идея давно канула в вечность. Но если рукописи не горят, то идеи, видно, тем более не умирают. Оттого и прыснул Редактор, услышав название.