Пётр Алёшкин - Петр Алешкин. Собрание сочинений. Том 3

— Наконец–то! — счастливо выдохнула она.

— Ждала? — смеялась Лариса.

— Еще как!

Петька и тетя Шура ушли вперед, а они все обнимались. Потом Лариса подняла свою сумку с длинным ремнем, но Света перехватила у нее:

— Нет, я понесу!

Сумка была тяжелая. Света накинула ремень на плечо, локтем отодвинула сумку за спину, и они пошли по дороге к деревне. Матери еще не было видно.

— Фу, воняет как! — сморщила нос Лариса, взглянув на потемневшее уже поле кориандра.

— Не говори, в этом году нас протушили. Посеяли прямо под носом! Как ветер отсюда, так хоть противогаз надевай!

Лариса с удовольствием разглядывала сестру.

— Ну, не разочаровалась еще в эстраде, а? — улыбалась она.

— Ты что! — воскликнула Света.

— И по–прежнему готова на все, лишь бы стать певицей?

— Еще пуще!

— Ну, смотри, смотри!

Они видели, как мать тяжело поднималась на бугор, наверху остановилась, отдыхая и глядя на них.

— Не повезло нам с родителями, — сказала вдруг Света. — Родись мы в Москве в семье какого–нибудь деятеля… И никаких проблем…

— Не болтай! — резко перебила Лариса, сердито взглянула на сестру и побежала навстречу матери.

Когда Света доплелась до них, они обе вытирали слезы.

— Отец дома?

— На коровнике. Счас прибежит, — еще заплаканным голосом ответила мать и спросила: — Надолго ты?

— Дня на три!

— Мало чей–та! Ить сколько не была–та… Годика три, почитай? Ай не соскучилась?

— Скучаю, мам, скучаю! Но когда тут вырвешься?.. Кручусь все, кручусь!

— И этой тоже загорелось, — взглянула мать на Светлану, — Послушала бы старшую сестру да и занялась бы чем–нибудь попроще. — Потом мать снова повернулась к Ларисе. — Подружка–то ее по ГИТИСам не металась, поступила в сельскохозяйственный и учится спокойно.

Разговаривая, они спускались к реке. Мать с нежностью, но придирчиво разглядывала старшую дочь. «Поправилась малость, — с удовлетворением отметила она про себя. — А волосы жиже стали. От химии, видать! Сколько ни красить…»

— Что ж ты в таких штанах приехала? — с укором спросила мать. — Получше, что ли, нет?

— Мам, это джинсы, — сказала Света.

— Поношенные они какие–то, потертые!

— Самый шик!

— У тебя все шик, а выходит пшик, — сердито взглянула мать на Свету и снова обратилась к Ларисе: — Надела бы то платье, в каком в телевизоре была, да по Масловке прошлась, вот тогда бы был шик!

— То же концертное платье! — снова вмешалась Света.

— Слова не дает сказать, ох! — обиделась мать.

— Не обращай ты на нее внимания, мам, — обняла ее Лариса. — Она глупа еще, нетерпелива, не разбирается ни в чем…

Они перешли реку и вышли на луг.

— Лариск, помнишь, как каждой весной вы здесь играли в салки. Я совсем маленькая была, а помню…

— Помню, помню, — заулыбалась сестра, оглядывая скошенный луг. — Днем в салки играли, а по вечерам в горелки, в ручейки, в столбы. Ой, как давно это было! Вспомнишь, все как во сне. Десять лет прошло. Целых десять лет! Эпоха…

Вечером за столом Лариса сказала родителям, что приехала за сестрой. Солистка вокально–инструментального ансамбля «Васильки» готовится стать матерью, а замены ей пока нет. Кандидаты на ее место, конечно, имеются. Но все–таки есть возможность устроить Свету в ансамбль.

На другой день, когда мать ушла куда–то по делам, а отец отправился на коровник, Лариса взяла со стены гитару, которую она подарила сестре год назад, и сказала:

— Давай–ка посмотрим, как чувствует себя твой голосок. Ты все делала, что я тебе говорила? Не ленилась?

— Конечно, все! С чего начнем?

— Давай сначала что–нибудь подвижное!

Светлана вышла на середину комнаты и, прислушавшись к гитаре, подхватила мелодию.

— Раскованней, раскованней двигайся! Не жмись… Играй! Играй! — подсказывала Лариса поющей сестре. — Вот так! Вот так!..

Света кончила петь и, раскрасневшись, взглянула на сестру, ожидая оценки.

— Ничего, — одобрительно сказала та, — только свободнее надо чувствовать себя… Но это со временем придет. Теперь романс!

— «Это было давно». Старинный романс, — театрально объявила Светлана.

— Давно так давно, — согласилась сестра и тронула струны.

—- Больше грусти, грусти! Ты же вспоминаешь о самом светлом, что было в твоей жизни, и знаешь, что это больше не повторится… А в общем, этот романс не твой!

Лариса хотела прервать песню, но потом решила: пусть допоет.

— Голосок у тебя есть, но работы, работы над ним… Не знаю, выдержишь ли?

— Выдержу! Выдержу! — убежденно закричала Света и увидела в окно Костю. — Костя идет! — радостно воскликнула она. — Я тебя сейчас с ним познакомлю. Хочешь?

Светлана представила себе, как оценит сестра Костю. Высокий — это ей должно понравиться, лицо только простоватое, слишком добродушное, а одежда совсем не фонтан: сорочка не приталена, брюки расклешенные…

— Это ты о нем рассказывала? — спросила Лариса.

— Да–да! Это мой друг на всю жизнь! — слишком поспешно проговорила Светлана, словно предупреждая, чтобы сестра была к нему снисходительна.

— Ой, прямо на всю жизнь, — усмехнулась Лариса, взглянув в окно на Костю, который неторопливо поднимался на крыльцо.

— Не смейся, не смейся! На всю жизнь!

— Он шофером работает?

— Нет, плотником. Но это врем…

— Хорошо хоть не шофер, — перебила Лариса. — У тебя, милочка, таких гвоздодеров будет ой–ой–ой!

— Он в институт поступать будет, — обиделась за Костю Светлана. — Я ведь тоже пока колхозница.

Лариса жила в двухкомнатной квартире, которую ей оставил второй муж, директор небольшого заводика. Разошлась с ним Лариса мирно. При случайных встречах на улице они разговаривали дружески, интересовались жизнью друг друга. Светлану вначале это возмущало:

— Раз он тебе не по душе, что ты тогда с ним болтаешь?

— Глупеныш ты, милочка, — смеялась Лариса. — Может, мне весь мир не по душе, так что ж, я всегда должна коброй смотреть? Ты даешь!

Лариса в первый же день повела сестру к знакомому парикмахеру, лучшему парикмахеру города, как сказала она, потом к своей портнихе. Позвонила знакомым в универмаг, и через неделю Света едва узнавала себя, стоя перед зеркалом.

— Ой, это же уйма денег! Уйма денег! — восхищалась она.

— Гвоздодер твой на зарплатку никогда тебя так не оденет, — говорила Лариса, осматривая сестру. — Станешь знаменитой — расплатишься! — шутила она.

Светлана все дни в городе жила предвкушением счастья, предвкушением настоящей жизни. По утрам она бегала по магазинам, готовила обед, читала, обошла все кинотеатры Тамбова. Все она делала с удовольствием, думая, что теперешняя ее жизнь — пролог к настоящей, которая вот–вот должна начаться. И все же иногда, просыпаясь, она думала с тревогой: «Пропаду! Непременно пропаду!»