Пётр Алёшкин - Петр Алешкин. Собрание сочинений. Том 3

Слышно было, как загремел инструментом Зотов, наверное, тоже вытащил из ящика топор. Звягин, не оглядываясь, шел на Сергея. Тот шарахнулся в комнату и захлопнул дверь, а Звягин вышел из квартиры и пошел по коридору, продолжая держать в дрожавшей руке топор.

Дома он опять был раздражительным, опять покрикивал на детей. Они, заметил, сторониться его стали, и Валя с опаской с ним разговаривала. Взгляд ее, искристый, счастливый, всю первую неделю, стай тускнеть. Ночью она осмелилась, спросила:

— Миша, что с тобой? Что тебя мучает? Почему ты такой мрачный?

— Ну какой же я мрачный? — оправдывался Звягин, чувствуя мучительную вину перед Валей и детьми. «Всё, с завтрашнего дня держу себя в руках. Вале и ребятишкам — ласку, только ласку!» — Неужели я такой мрачный? — целовал он жену — Это, кажется, устаю, наверно… Я больше не буду. Увидишь! Я стану самым ласковым!

— Ребятишки дичиться тебя стали. Сразу–то прилипли к тебе. Особенно Света. Только одно у нее: папа, папа, папа! Я уж и ревновать стала, а ты вдруг…

— Ну, хватит, хватит, Валюша, — ласково зажал он ей рот ладонью. — Я больше не буду!

Утром лежал в постели, слушал, как ходит в прихожей по комнате жена, позвякивает посудой, разговаривает приглушенным голосом с детьми. В горницу к нему они не заходили. «Боятся!» — С горечью подумал Звягин и позвал громко:

— Светик!

Девочка заглянула в комнату, посмотрела на него настороженно и выжидательно.

— Иди ко мне, — позвал он ласково. — Ну иди!

Света подошла потихоньку, глядя на него. Он подхватил ее резко, бросил на кровать и стал щекотать, громко восклицая:

— Щекотушки–щекота! Щекотушки–щекота!

Так они играли в первые дни после его приезда. Девочка завизжала, захохотала, извиваясь на кровати, забила ногами, уворачиваясь от него. Краем глаза он видел, что из прихожей смотрят на них с улыбками Валя и Юрка. Валя подтолкнула сына в горницу:

— Ну–ка, защекотайте его вдвоем!

Юрка бросился к ним на кровать и начал щекотать отца. Света вывернулась, когда он отвлекся к сыну, и тоже щекотать его. Они визжали, кричали, хохотали, пока не свалились все трое на пол.

Звягин, довольный, бодрый, умылся и вытирался полотенцем посреди прихожей, взгляд его остановился на его сибирском портрете, и незаметно для себя он шагнул к нему. Тер плечи полотенцем, глядел на портрет задумчиво, грустнел. За завтраком уже не было прежней бодрости, хоть и улыбался детям, старался похвалить, приласкать Валю.

Юрка в школу убежал, а он взял топор и пошел к сараю, рубить дрова. Плинтус и наличник, какой подлинней, и доски поровней он выбрал из кучи, пригодятся, может быть, когда, а остальные обрезки стал колоть и складывать в сарай. Как только он начал стучать топором, захрюкал поросенок, сначала потихоньку, как бы сам с собой разговаривая, потом сердитей, громче.

— Валя! — крикнул Звягин. — Ты прасуку давала?

— Кормила… Не обращай внимания, — отозвалась жена.

Боров урчал все сильней, повизгивал. А Звягин тюкал топором, стучал, но не удавалось не обращать внимания, нервничать стал. Рука топор неуверенней держала. Удары рассчитывать перестал. По тонкой щепке слишком сильно врезал. Она раскололась, подскочила вверх с силой и по скуле ему, да больно как! Бросил топор, ухватился за щеку, потирая. «А если б в глаз?» — подумал и закричал в сторону свинарника:

— Да заткнись ты, гад!

Получился у него нервный, визгливый крик. И боров взревел таким же визгом, словно передразнивая. Звягин матюкнулся и зашагал в дом за месивом.

Поросенок визжал резким, невыносимо отвратительным визгом. Звягин, матерясь, ворвался в свинарник, выплеснул месиво в корыто и ударил кулаком борова:

— Жри, гад!

Поросенок ринулся было к корыту, но после удара остановился, отступил в угол и закричал громко, противно, кричал и глядел насмешливо на Звягина.

— Жри, сволочь!

Но боров не собирался выходить из угла. Тогда взбешенный Звягин схватил кол, стоявший у стены, влетел в закуток и огрел поросенка от души. Боров взвизгнул, бросился вдоль стены мимо Звягина, толкнул его жирным боком и выскочил в открытую дверь из закутка в сарай, потом в сад. Звягин поскользнулся на мокрых досках от толчка поросенка и грохнулся спиной в липкую вонючую грязь. Пытаясь вскочить, опять поскользнулся и шлепнулся на бок. Поднялся, грязный, вонючий, он, не помня себя от ярости, кинулся вслед за поросенком, схватил топор, воткнутый в пенек возле кучи дров. Боров, выставив вперед пятак, мчался вдоль забора. Звягин припустился за ним, кричал во все горло:

— Зарублю, стерва!

— Миша, Миша! — испуганно выскочила на крыльцо Валя.

Ослепленный яростью Звягин запустил топором в поросенка, но промазал, попал в стойку парника. Она треснула резко, переломилась.

— Миша, ты что! — подлетела к нему Валя.

Звягин оттолкнул ее от себя. Она упала навзничь.

Он схватил топор и начал крушить парник: легко хряпали стойки.

— Все порублю! Все!! — орал он. Хватил топором по яблоне, швырнул его в стену дома. — Порублю! Пожгу! Где керосин!?

— Мишенька-а! Мишенька! — рыдала, цеплялась за него жена, не давала бежать к веранде.

Звягин отталкивал ее, хрипел, как загнанный.

— Мишенька! — кричала, плакала Валя. — Что с тобой? Что с тобой?

Он сопротивлялся все слабее. Так дошли до веранды. Звягин, дрожа, опустился на ступеньку. Валя села рядом и, продолжая плакать, обняла его за шею. Он постепенно отходил, успокаивался, но на душе становилось тоскливо, так тоскливо, что зарыдать хотелось, завыть. Звягин потерся щекой о волосы плачущей жены и заговорил, забормотал:

— Прости, Валюша… Прости… Не могу я больше так жить! Не могу… Все осточертело! Давай уедем отсюда. Туда, в Сибирь! А? Дом продавать не будем. В случае чего вернемся… А здесь у нас жизни не будет! Не будет!

— Ты что? Что ты говоришь? Одумайся…

Андрей Павлушин вышел из конторы на крыльцо, надвинул потуже кепку, чтоб ветром не сорвало. Намеревался он идти на свой участок, сказать бригаде, что к обеду придут два вагона шпал. Вышли из Сургута. Дверь с шумом ударила, захлопнулась за ним. «Опять забыл придержать!» — с досадой подумал он о двери, которая всегда хлопала оглушительно.

— Павлушин, — окликнул его парень, стоявший возле плакатов наглядной агитации рядом с какой–то женщиной, — Андрей, женщина, вот, Олега Колункова разыскивает. Он ведь с вами плотничал…

Женщине на вид лет тридцать. Полновата несколько. Зеленое осеннее пальто на ней, такого же цвета вязаная шапочка, стоптанные сапоги на невысоком каблуке. Простая, ничем не примечательная. В глазах усталость, надежда и какая–то настороженность, робость.

— А зачем он вам нужен?