Вера Колочкова - Я вас люблю – терпите!

Уже на выходе она поймала на себе быстрый Ларисин взгляд – немного насмешливый, но в большей степени одобряющий. И улыбнулась ей благодарно. Все-таки хорошая она, эта Лариса.

Младшая детдомовская группа, как выяснилось, состояла всего из пяти воспитанников. Под руководством строгой рыхловатой воспитательницы Анны Архиповны, похожей скорее на уютную домашнюю бабульку, четыре девочки и один мальчик сидели за столами, яростно шуровали фломастерами по бумаге. Когда Катя с девочками появились в дверях, малыши тут же оторвались от творческой обязаловки и с любопытством принялись рассматривать новеньких. Высвободив из Катиной руки ладошку, Любка тут же оказалась у одного из столов, нахватала в руки разноцветных фломастеров, потом подняла на Анну Архиповну круглые глаза:

– Они чё у тебя, прям настоящие? И мы с Надькой так же потом по бумаге будем шуровать, да?

– Во-первых, здравствуй, девочка. Во-вторых, воспитательнице нужно говорить «вы». И, в-третьих, – тебя как зовут? – ласково обратилась к ней Анна Архиповна.

– Любка. А там вон моя сестра – Надька.

– Значит, Люба и Надя. Очень хорошо. Пойдемте со мной, девочки, я покажу вам вашу спальню. Вас завтраком кормили?

– Ага. Кормили. Какую-то хрень давали. Снаружи картоха мятая, а внутри вроде как вареное мясо, – доверчиво доложила Любка свое мнение о съеденных за завтраком зразах. – Но ничего, вкусно. Мы такого никогда не ели, чтобы мясо в картохе. А в пирогах – ели. Мамка раньше ловко пироги стряпала.

– М-м-м… Понятно… – задумчиво кивнула Анна Архиповна и вздохнула едва слышно, мельком глянув на Катю. Встав со стула, поправила юбку, проговорила устало: – Можно вас попросить, Екатерина Валентиновна? Посидите тут немного, пока дети рисуют. А я новенькими займусь.

– Да, конечно, Анна Архиповна, – с готовностью уселась на ее место Катя. – Мне как раз нужно посмотреть, что они там рисуют…

После ухода Любки малыши снова склонились над бумагой, тихо зашелестели фломастерами. Катя провела беглым взглядом по их рисункам и хмыкнула про себя озадаченно. Потом всмотрелась еще раз, моргнула удивленно – не было на листках бумаги никаких рисунков… Ни солнышек, ни домиков, ни смешных человечков – ничего не было. Одна из девчонок, прикусив от старания губу, методично раскрашивала белый лист горизонтальными полосками – синяя, красная, желтая, коричневая. Другая с недетским остервенением, зажав фломастер в кулачке, просто водила им беспорядочно, оставляя красные следы не только на бумаге, но и на пластиковой светлой столешнице. А вот у третьей девчонки действительно что-то похожее на нормальный детский рисунок получалось. Сверху – голубая полоска, снизу – черная. Небо и земля, значит. Уже хорошо. Так, посмотрим, что там у мальчика…

Встав со стула, Катя тихо подошла сзади, вытянула голову. Так, понятно. У мальчишки, похоже, война. Весь лист черными буграми вздыблен – это взрывы, наверное. Танки-самолеты горят. Только почему – черные? Если это огонь, то хотя бы немного красного должно присутствовать?

Мальчишка вдруг поднял голову, взглянул на нее снизу вверх. Так взглянул, будто плеснул в лицо холодной печалью. Не злой, а именно холодной. Ни одной эмоцией не согретой. Наверное, именно такой взгляд был у сказочного Кая, заколдованного Снежной Королевой.

– Это у тебя война, да? – тихо, почти заискивающе спросила Катя.

– Не, не война… – прошелестел он виновато и, как показалось Кате, немного испуганно, – а что, разве войну надо рисовать? Анна Архиповна сказала – рисуйте, что хотите…

– Нет, нет, извини, все правильно… Просто я подумала – отчего это у тебя взрывы такие черные получаются?

– Не, это не взрывы.

– А что это?

– Да это так… Это ничего. Это просто ночь такая.

– Ночь?!

– Ну да… Ночью же темно, и ветер дует… Это у меня ветер…

– М-м-м… Ветер, значит… А как тебя зовут?

– Алеша Вяткин.

– Хорошо, Алеша. Молодец. Извини, что отвлекла.

Он опять поднял глаза, и внутри у Кати будто ёкнуло что-то. Или воспротивилось, может. Потому что не бывает у маленьких детей такого выражения глаз. Не выражение, а сплошное обморожение какое-то. Хотя откуда ей знать? Здесь все дети с нелегкой судьбой. Может, и Алешу Вяткина судьба успела обморозить. А внешне, кстати, он совсем на обделенного судьбой сиротинушку не похож. Скорее на златокудрого ангелочка. Личико светлое, миловидное, все черты лица правильные. Очень красивый мальчик. Вот только глаза… Надо будет потом у Анны Архиповны про него спросить…

– Алеша? Вяткин? А почему вы именно этим ребенком заинтересовались? – подняла на Катю выщипанную полукругом бровь воспитательница, когда она обратилась к ней со своим вопросом. – По-моему, он ничего себе мальчик, спокойный такой, вежливый, воспитанный. И достаточно развитый. Видно, что им занимались раньше. Нет, с Алешей у меня проблем нет…

– Ну да. Конечно. Просто у него глаза… – замялась Катя. – Они мне показались странными очень. Он что – сирота?

– Нет, Алеша у нас не сирота. Хотя знаете, в его случае уж лучше быть сиротой.

– Значит, мать алкоголичка, да? Лишение родительских прав?

– Ну, не совсем так… – теперь замялась Анна Архиповна, глядя на нового психолога с некоторым недоверием. – Тут в двух словах и не расскажешь. У Алеши история совсем нетипичная, знаете ли. И мать у него к алкоголю не имеет никакого отношения, она вполне адекватная женщина, во всех отношениях здоровая. Она сама от него отказалась.

– В роддоме?

– Нет. Алешу всего месяц назад сюда привезли. Из Ново-Матвеева.

– А разве так можно – самой отказаться? – удивилась Катя. – Это же только суд может решить, имело ли место прямое уклонение от воспитания и злоупотребление родительскими правами?

– Ну да, правильно. Для лишения родительских прав нужны веские причины. Вот она и организовала эти причины – вполне осознанно, хладнокровно и артистически. И уклонение там фигурировало, и злоупотребление. В Алешином деле решение суда есть, там все зафиксировано. Все юридические формальности соблюдены, в общем.

– Нет, я все равно не понимаю… – замотала головой Катя. – А зачем, зачем она это сделала? То есть – зачем все это организовала?

– Деточка моя, да не принимай ты все так близко к сердцу! – вдруг тихо, но довольно доброжелательно проговорила воспитательница, прижимая сморщенные ладошки к груди. – Ишь, как разволновалась! Если будешь тут работать, еще и не такого насмотришься!

– Нет, Анна Архиповна, как же так… – воскликнула Катя. – Я же понять должна! Я не могу поверить, чтобы вполне адекватная, как вы говорите, женщина… Чтобы мать… Сознательно организовала… Так же не бывает, Анна Архиповна! Вы же сами говорите – ребенком раньше занимались, он в развитии не отстает… И что теперь получается? Сначала мать занималась, а потом взяла и организовала ему детдом? Это же просто абсурд какой-то, понимаете?