Галина Лифшиц - Что тогда будет с нами?..

Галка гладила тетрадь ладонью, и ей казалось, что она чувствует ответное тепло. Наконец она решилась и открыла последнее тетино послание к ней.

«Галка, Галюша, Галочка! Тебе четырнадцать. Ты злишься сейчас на что-то или на кого-то. А я знаю – это возраст, и это пройдет. Если я подойду к тебе, ты дернешь плечом и не захочешь разговаривать. А мне так хочется поговорить с тобой, такой уже большой девочкой, самой моей любимой и дорогой малышкой. Нет. Конечно, не малышкой. Тебе не нравится сейчас, когда тебя так называют. Тебе хочется быть старше. Ах, и это пройдет. А пока – так. Перетерпим. Когда я отдам тебе эту тетрадь, не знаю. Может, сегодня вечером, а может, в день твоей свадьбы. Не важно. Просто обращаюсь к тебе с любовью. На старинный манер: не по электронной почте, а – чернилами по бумаге. Что-то в этом есть в наше время совсем особенное.

Вот, смотри, какие я нашла стихи. Читай. Это тебе. Про тебя. Про нас всех, кто проходит или проходил от детства к юности:

Запомни, прошу тебя: «Мир ликует в тебе!» Почувствуй это. Все остальное – преодолимо».

Галка несколько раз перечитала стихи. Да, это о ней. Это ее вопрос: «Я что – никому не нужен?» Не раз они об этом говорили. Но почему же Натка не дала ей тогда прочитать это? И никогда она не видела у тети эту тетрадь. Раздумала Наточка? Или забыла? А может быть, она, Галка, перестала злиться, развеселилась, и тетя решила не гнать волну? Или просто – отложила тетрадку и забыла о ней? Следующая запись была сделана через три года, за месяц до смерти Наточки:

«Галенька, нашла эту тетрадку, которую когда-то купила для тебя, начала писать в ней – для тебя, но чем-то отвлеклась. А сейчас, когда отвлекаться уже нельзя и незачем, я напишу тебе, прекрасной девушке, которой довольно скоро исполнится восемнадцать, историю своей жизни. Нет, вся жизнь, конечно, это громко сказано. Я напишу о некоторых ключевых моментах, из которых, собственно, и сложилась моя судьба такой, какая она есть. Мне кажется, тебе это надо знать. В каждой жизни бывают решающие моменты, когда надо делать выбор. Это выбор дороги, по которой пойдешь дальше. И выбор того, от чего готова отказаться. И я часто отказывалась. В самые важные часы моей жизни я принимала решение отказаться. Ради чего? Не знаю. Я тогда не задавала себе такой вопрос. Впрочем, читай. И горько мне сознавать, что ты прочитаешь это, когда меня уже не будет на этом свете. Мне, живой, невозможно рассказать об этом без слез и сожалений. А сожалений мне, живой, не надо. Когда же меня не будет, ты должна узнать обо всем. Потом поймешь, почему.

Ты знаешь, какая у нас была семья. Мне не нужно ничего специально описывать: ты сама живешь с такой же. Мы с братом росли в криках, скандалах, в полном отсутствии покоя и чувства безопасности. Я дала себе слово, что, как только стану самостоятельной, покину эту горячую точку безвозвратно. Брат почему-то приспособился и перенял все самое тяжкое для меня от наших родителей. Но это его дело и его жизнь. На что я тогда надеялась? Ну, фантазия у меня на сей счет была небогатая. Я просто и незатейливо решила, что выйду замуж примерно на последнем курсе института и перееду к мужу. Или мы вместе снимем какое-то жилье. Такой простой путь к избавлению. Мне больше всего нравилась (и нравится) осмысленная творческая тишина. «И лишь молчание понятно говорит» [5] В.А. Жуковский. «Невыразимое». , – это про меня. Это обо мне.

Я настолько была оглушена постоянными скандалами, что о любви даже не мечтала. Мечтала только избавиться от непрерывной войны. Однако на третьем курсе случилось чудо: я влюбилась. Описывать обстоятельства знакомства не буду – на это у меня сейчас попросту нет сил. Но любовь случилась. И была взаимной, прекрасной и, я не сомневалась, вечной. Это было так необыкновенно, так светло, что мне дышать стало легче. Я не могла понять, за что мне такое счастье, но верила тому, что все теперь случится, как в моих мечтах. Мой любимый был годом старше меня и учился на физтехе, впрочем, это совершенно не важно. Ему, как и мне, хотелось оставить родительский дом, но по другим причинам: родители контролировали каждый его шаг, требовали возвращаться домой не позже десяти вечера, звонить маме чуть ли не из каждого телефона-автомата, что он и делал, чтобы дома меньше лезли. Витя был красивый, мужественный, воспитанный – само совершенство. Мы с ним много говорили о будущем. Главная тема всех наших мечтаний – бегство из родительских домов и дальнейшая счастливая семейная жизнь подальше от предков – возникала неизменно. Мы даже читали объявления о сдаче квартир и выбирали районы, которые больше любили. Витя оканчивал институт на год раньше меня, поэтому мы решили, что он как раз пойдет работать, осмотрится, тут я получу диплом, мы женимся, и к этому времени уже будет найдено жилье. То есть – оставалось два года до свободы и покоя. Мы встречались каждый день. Мы обнимались, целовались, но не допускали самого главного в нашей близости: и я, и он знали, какой будет реакция наших родителей, если вдруг случится беременность. Мы были круглые дураки, мы считали, что предохранение не дает гарантий, и даже не пробовали! Один раз он встречал меня из института, мы обнялись, он поцеловал меня, и тут перед нами предстала его мать. Красивая, как он. Но она стала беситься, почти рычать, обвиняла меня, что я отвлекаю талантливого человека от его призвания, краду его время и все такое прочее.