Вячеслав Шориков - А что будет с нами дальше?.. (сборник)

Дорогой читатель!

Когда рукопись этого романа была готова, я дал её почитать известному питерскому прозаику, которого искренне уважаю и с которым мы были и есть в дружеских отношениях. Также имел смелость обратиться с просьбой, если понравится, написать предисловие.

Проходит месяц, и я получаю вот такое электронное письмо:

Привет! Роман прочёл. Во многих смыслах он мне интересен. Но! Порнография отличается от эротики изображением возбуждённых половых органов. А твой герой то хуй вытирает, то пристраивает тётку в рабочем кресле, то ещё что… Писать вступительное слово к такому я не могу по эстетическим соображениям.

Извини.

Так что, дорогой читатель, на этот раз придётся обойтись без вступительного слова.

Впрочем, я не знаю и не хочу знать, чем отличается эротика от порнографии, но я точно знаю – мой роман не об «этом».

О чём? Читай и думай.

Не хочешь читать – не читай, тогда и думать не придётся…

С глубочайшим уважением и почтением,

Похоже, это была самая долгая и нудная осень в жизни литератора Максима Зубкова. За окнами старинной финской дачи бесконечной колонной, будто солдаты разбитой армии, тянулись серые непогожие дни.

Каждое утро он садился за компьютер и настукивал по кнопкам клавиатуры с упрямством и настойчивостью дятла.

И пытался делать то, что пытался.

И был уверен: получится только то, что получится.

А если не пытаться – уж точно ничего не получится…

У меня в гостях был известный питерский теннисист, в своё время входил в юношескую сборную Союза. Человек на редкость доброжелательный и симпатичный.

Часа два с гаком он рассказывал самые разные теннисные байки, одна из которых почему-то не просто запомнилась, а буквально врезалась в память.

…Ленинградский государственный институт физической культуры имени Петра Францевича Лесгафта. Семинарские занятия по анатомии. У преподавателя, молодой, симпатичной, некогда веселой и жизнерадостной дамочки, с год назад умирает грудной ребенок. С тех пор на её лице никто даже намёка на улыбку не видел.

Преподаватель даёт письменное задание на тему «Женские половые органы». Один из студентов пытается незаметно списывать с учебника, который лежит у него на коленях: «Женские половые органы находятся в области таза…»

Тут к нему подходит преподаватель и отбирает учебник. Студент всем своим видом демонстрирует колоссальное напряжение мысли и заканчивает недописанную фразу: «…между ног». И больше ни слова…

Заканчивается тем, что преподавательница берёт листок студента, зачитывает целиком единственную фразу и… покатывается со смеху вместе с другими студентами…

Гостя уже не было, я открыл дневник, чтобы сделать запись этой байки, и тут…

И тут, будто вспышка магния, не остывший ещё мозг озарила мысль, и я наконец-то ясно понял, о чём на самом деле будет мой новый романчик. Это была мечта, и она толкалась во мне все последние годы.

Как, наверное, толкается ребёнок под сердцем матери.

И единственное, что было необходимо, – это наличие подходящего жизненного материала.

И тут же возникла уверенность, что такой жизненный материал у меня есть…

Двухэтажный пассажирский «Боинг-747» авиакомпании KLM легко, словно дельфин в прыжке, оторвался от бетонной дорожки и круто взмыл, оставляя под крыльями вечерний город Амстердам.

В самолёте не было свободных кресел. Кроме одного. Это место оказалось рядом с Максом. Везение невероятное. Макс ещё в Питере нервничал, мучаясь вопросом: как удастся перенести восьмичасовой прыжок через океан с его не вполне ещё здоровой спиной?..

Летом Макс всё же решился ставить дом, точнее, избу. Настоящую, деревенскую. Из круглых, грубо отёсанных бревен. В три окна по фасаду.

Сруб у него был. Рубили с братьями ещё в девяностом. Руководил всем отец. Три июльских недели с утра они махали топорами, а по вечерам устраивались в саду. И сидели вокруг мангала с горящими углями. И жарили шашлык из свиной шеи или куриных окорочков. И запивали пивом или красным вином.

И говорили. И не могли наговориться. Как не могут наговориться родные, близкие люди, что живут в разных городах и так редко собираются вместе.

Хорошее было время.

Так они больше никогда не соберутся. Всей семьёй: три брата, отец и мать.

Потом Макс этот сруб раскатал, сложил в саду в два ряда и хранил, прикрытый кусками рубероида. Восемь лет хранил. Не однажды было желание продать сруб – чтобы глаза не мозолил.

Не продал. Жаль было отдавать в чужие руки. И стыдно. Перед братьями. Перед собой, наконец.

И вот решился поставить. Вызвал на подмогу кавказца. Звали его Георгий. Из беженцев. Их теперь немало в дачном посёлке. Ребята в большинстве очень даже приличные – не пьянствуют, ведут себя тихо и незаметно. И держатся особняком. И все как один при деле. Кто чем занимаются – торгуют, шьют, порют, плотничают, водят машины. Для местных мужиков – что-то вроде живого укора.

Георгий должен был появиться с утра, в пятницу, но позвонил, что у младшего сынишки внезапно подскочила температура и они вызвали «скорую».

Макс до этого звонка уже был одет во всё рабочее. Настроился. Даша пыталась его отговаривать. Но отговаривать Макса, когда он что-то решил, дело обыкновенно пустое и бесполезное.

– Забываешь, что тебе скоро полтинник, – махнула рукой Даша.

– Достаточно, что ты это помнишь, – ответил Макс.

И отправился в сад.

К вечеру выставил на фундаментные столбы два первых ряда. На самом что ни на есть пердячем пару. Лучше не скажешь. Венцы, как и положено, были сработаны из самых толстых кругляков. Вес у них был такой, что у Макса, когда ворочал и укладывал брёвна, жилы звенели, будто струны, а пот капал с носа, точно с мартовской сосульки.

Только на следующее утро он почувствовал в спине неладное. Что-то вроде глухого нытья. Но появился Георгий, и Макс напрочь забыл о всяких ощущениях.