Вэдей Ратнер - В тени баньяна

– Когда сезон дождей подходит к концу, уровень Меконга постепенно опускается, и вода из озера Тонлесап начинает течь в обратном направлении – в реку Тонлесап.

Я знала, что Тонлесап поворачивает вспять. Эта река обладает волшебной силой. Правда, я всегда думала, что она меняет направление в зависимости от того, куда плывут наги. По крайней мере, так рассказывала Кормилица.

– Так и в жизни. – Папа опять посмотрел на Меконг. – Все взаимосвязано, и порой нас, словно рыбешек, подхватывает какое-нибудь мощное течение. И мы оказываемся далеко от дома…

– Но раз река принесла нас сюда, – осторожно предположила я, – значит, когда она потечет вспять, мы вернемся обратно.

Папа долго смотрел на меня.

– Ты права. Мы непременно вернемся, – сказал он наконец с улыбкой.

Я кивнула. От папиных слов мне стало легче.

Он взял меня на руки, и хотя мне не нравилось, когда меня носили на руках, как маленького, беспомощного ребенка, сейчас у меня не было сил сопротивляться. Я закрыла глаза и положила голову папе на плечо. Я все еще слышала звук того выстрела. Он бился в моем сознании навязчивым воспоминанием. Вопросом, на который никто не мог ответить. За что? Снова и снова я видела, как падает на землю тот старик.

В доме мы наконец укрылись от жары и суеты. В комнатах было прохладно и чисто – жена смотрителя каждый день подметала, вытирала пыль и проветривала, чтобы дом всегда был готов к нашему приезду. Из большого китайского сундука, стоявшего у входа в гостиную, она достала разноцветные шелковые подушки и разложила их на креслах и диванах. Среди ярких красок я почувствовала себя в безопасности. Они напомнили мне о нашем доме в Пномпене, о цветущем саде. Я обхватила одну из подушек и устроилась в низком кресле у дверей. Рядом играли близнецы. Они нашли где-то метлу и, оседлав ее как лошадку, с шумом носились по комнате, петляя среди мебели и багажа. Радана, всю дорогу пребывавшая в оцепенении, теперь очнулась и, соскользнув с кресла, куда ее усадила мама, принялась гоняться за близнецами – она тоже хотела покататься на «лошадке». Но близнецы не стали делиться, и тогда сестра топнула ногой и завопила:

– Моя, мама, моя!

В эту минуту в гостиную с чемоданами в обеих руках вошел Большой Дядя. Увидев мамину растерянность, он прогремел:

– Смирно!

Близнецы встали как вкопанные, выронили метлу и вытянулись по струнке. Солдаты-лилипуты и наводящий ужас командир-великан.

Папа усмехнулся. Большой Дядя сам было расхохотался, но, заметив, что один из мальчишек заерзал на месте, снова сделал грозное лицо и зарычал. Близнецы встали навытяжку, еще старательнее выпятив грудь, и как будто приросли к полу. Тетя Индия – ее называли так за смуглую кожу и нежный, певучий голос – поднесла ладонь ко рту, сдерживая смешок. Бабушка-королева и Тата, сидевшие на старинном диванчике, весело переглянулись. Большой Дядя, добившись беспрекословного повиновения, понес чемоданы в одну из спален, улыбаясь своей шутке.

Мама ходила по дому, открывая двери и окна. Вздох срывался с ее губ всякий раз, как она распахивала ставни. Я встала и подошла к ней, чтобы помочь. Поднимая крючки и отодвигая щеколды, я старалась все делать как мама, даже дышать с ней в унисон. Она взглянула на меня и улыбнулась. Пока мама улыбается, все будет хорошо. Папа подмигнул мне, словно прочел мои мысли. Затем он перегнулся через журнальный столик и потянул за длинную цепочку – выключатель от вентилятора.

Мы замерли в ожидании. Деревянные лопасти не двигались. Наши опасения подтвердились: нет электричества. Даже в Пномпене с ним были перебои.

– Должно быть, повреждена линия электропередачи. – Папа подошел к маме и слегка сжал ее руку. – Я поищу фонари в сарае.

Насвистывая, он легко сбежал по боковой лестнице во двор.

Я подошла к Бабушке-королеве. Она похлопала по подушке, предлагая мне сесть рядом на диванчике, – Тата ушла готовить их комнату. Но мне так нравилось ощущать ногами прохладу плитки, что я села на пол, положив голову Бабушке-королеве на колени.

– Это тоже дом, – проговорила она, глядя меня по голове.

Я кивнула.

Близнецы продолжили играть. Теперь они на воображаемых лошадях преследовали Радану, которая все-таки заполучила метлу. Мальчикам было по четыре года, их звали Сотанавонг и Сатиявонг, но поскольку рядом с огромным отцом, которому они едва доставали до колен, они выглядели совсем мелюзгой, никто не называл их по имени – все говорили просто «близнецы» или «мальчики». Когда их спрашивали, кто старше, один заявлял: «Я!» – а другой тут же добавлял: «Всего на четырнадцать минут и одиннадцать секунд!» Затем они начинали колотить друг друга, выясняя, кто главный, и это продолжалось до тех пор, пока кто-нибудь – я, к примеру – не приводил их в чувство хорошим шлепком. «На самом деле главная тут я, главнее вас обоих, вместе взятых», – разрешала я спор. Конечно, после такого они предпочитали играть с Раданой. Вот и сейчас они – два воина на лошадях – преследовали сестру, а она – попавшая в беду принцесса – пронзительно визжала. Впервые их возня не вызывала у меня раздражения. Пусть они глупо ссорились из-за какой-то старой метлы, но когда они вот так играли втроем, мне казалось, что все хорошо, как раньше, когда мы приезжали сюда на отдых.

Вытянувшись во весь рост на прохладной поверхности пола, я закрыла глаза и вскоре уснула.

Проснулась я на кровати под москитной сеткой. Рядом спала Радана. Оглядевшись, я подождала, когда глаза привыкнут к темноте. Затем тихонько, чтобы не разбудить сестру, встала и пробралась в гостиную. В доме было темно, только на кухне горел приглушенный свет. Проголодавшись, я пошла на кухню. Мама, Тата и тетя Индия, сидя на табуретах, разбирали продукты. На выложенной плиткой столешнице горела керосиновая лампа. Тетя Индия что-то рассказывала маме и Тате, когда в дверях возникла я.

– Проснулась! – Ее голос нежно звенел, даже когда она говорила самые обычные вещи. – Должно быть, умираешь с голоду!

Я подошла к маме – мне хотелось ощутить ее близость. Мне приснилась Кормилица, вернее, приснилось, что ее нет. Она была пустотой, черной, как ночь. И хотя я чувствовала присутствие няни, я не могла прикоснуться к ней, не могла найти в темноте ее лицо.

– Все уже поужинали. – сказала мама, поправляя мою челку, упавшую на глаза.

Она выдвинула для меня табурет. Я села, прижавшись к маме и уткнувшись головой ей в плечо. Она приподняла за подбородок мое лицо и спросила:

– Все хорошо?

Я кивнула. Только бы мама продолжала говорить. Ее голос успокаивал, прогоняя навеянные сном страхи. Улыбнувшись, она протянула тарелку жареного риса, которую припасла для меня после ужина. Я в нерешительности глядела на тарелку, не понимая, хочу ли я вообще есть.