Вэдей Ратнер - В тени баньяна

Бабушка-королева стала причитать. Она просила папу развернуть машину, хотела вернуться домой, но, разумеется, пути назад не было. Повсюду разгуливали солдаты Революции, в черном с головы до пят, как тот парень, что ворвался к нам. Размахивая винтовками, они требовали, чтобы все покинули город. Целыми семьями люди высыпа́ли на улицу. Они тащили чемоданы, набитые вещами, прижимали к себе корзины с посудой, табуреты, ночные горшки. Одна женщина несла на плечах бамбуковое коромысло с двумя корзинами: в первой сидел ребенок, из второй торчал примус с водруженным на него котелком риса, готовым в любой момент опрокинуться на землю. Вдоль дороги ковылял босиком слепой нищий старик с клюкой и чашей для милостыни. Старик на ощупь пробирался сквозь людскую массу. Никто не подал ему милостыни. Никто не пожалел его. Никто даже не посмотрел в его сторону.

– УЕЗЖАЙТЕ ИЗ ГОРОДА! – раздавался рев из рупоров. – АМЕРИКАНЦЫ БУДУТ БОМБИТЬ!

Солдаты расталкивали всех на своем пути – молодых и старых, тех, кто мог идти, и тех, кто нуждался в помощи. Мужчина на костылях упал и несколько раз попытался встать. «Красный кхмер» заметил его, рывком поднял на ноги и толкнул в толпу. У входа в больницу немощная старушка повисла на руке у юноши – возможно, сына. Молодая медсестра выкатила койку с больным, поправляя на ходу подвешенную в изголовье капельницу. Рядом врач, сорвав с себя хирургическую маску, выразительно жестикулировал – похоже, он пытался спорить с солдатами. Один из них приставил к его голове винтовку, и врач, как статуя, застыл на месте, вскинув руки в перепачканных кровью резиновых перчатках.

Мимо нас прошел молодой отец. Одного сына он нес на спине, другого – на груди. Мужчина был нагружен узлами с едой, кухонной утварью, циновками, подушками, одеялами. Его беременная жена несла еще одного ребенка. Свободной рукой она крепко сжимала руку мужа. Их обогнал мальчик-подросток. Он прижимал руки к окровавленному животу, оглядываясь по сторонам в поисках помощи. Никто не помог мальчику. Я видела миллион лиц сразу, и все они были как одно. Испуганные. Потерянные.

Мы миновали полуразрушенное здание. Из развороченных бетонных блоков торчали куски арматуры. В закоулках за грудами булыжников солдаты республиканской армии лихорадочно срывали с себя темно-зеленую форму и бросали ее в костры. За киоском с лапшой один из них только собрался снять камуфляжную рубашку, как вдруг его заметили «красные кхмеры». Они выволокли его из-за киоска и затолкали в грузовик, заполненный такими же солдатами.

У книжной лавки рядом со школой, сбившись в кучку и прижав к груди учебники, стояло несколько учеников. С ними была женщина средних лет, по виду – учительница. «Красный кхмер» сорвал с нее очки, швырнул их на землю и раздавил прикладом винтовки.

Повсюду был дым, черный, как одежда на солдатах. На тротуарах горели сваленные в кучу книги и газеты. Хлопья пепла разлетались вокруг, как опаленные огнем бабочки.

Интересно, почему «красные кхмеры»? У них ведь нет ничего красного. И почему у них столько имен? Солдаты Революции, коммунисты, марксисты – так называл их папа. А Тата возмущалась: «Повстанцы! Воры! Крысы из джунглей! Долго они не протянут». Она говорила, их торжество будет недолгим, и требовала наказания: «Их нужно повесить, как самых обыкновенных преступников». – «Они революционеры. Не стоит так говорить», – осторожно возражал папа. Как будто сам еще не решил, как их правильно называть и каковы их намерения.

Кто они на самом деле? Солдаты или крестьяне? Дети или взрослые? Они не похожи ни на деварадж, ни на ракшас – мифических богов и демонов, какими я их представляла. В своей обыкновенной черной одежде они больше напоминали тени.

Мы подъехали к огромной толпе, собравшейся у кованых ворот. За воротами виднелся фасад виллы с белыми колоннами. Люди отчаянно расталкивали друг друга, стараясь пробиться во двор. Те, кто стоял впереди, гремели воротами, вцепившись в железные прутья, и умоляли впустить их. Кто-то пытался перелезть через высокую ограду, натыкаясь на частокол из острых металлических зубцов. Некоторым это удалось, остальных возмущенная толпа стащила вниз. Двое мужчин набросились друг на друга с кулаками, потом еще двое, потом трое. Завязалась драка. Женщины визжали, дети хныкали и скулили, как щенки.

Прогремел выстрел.

Толпа притихла. Из приоткрытых ворот, держа над головой пистолет, вышел солдат. Размахивая оружием, он приказал всем расступиться, и вскоре толпа разделилась надвое, оставив посередине узкий проход. Остальные солдаты встали на страже у ворот. Иностранцев они пропускали внутрь, а камбоджийцев выталкивали обратно на улицу.

– Господи, они и правда высылают всех иностранцев, – не веря своим глазам, пробормотала Тата.

– Значит, им дают дипломатическое убежище? – спросила у папы мама.

– Судя по всему, временное, – ответил папа, глядя куда-то вперед.

– Они не пускают тех, у кого нет иностранного паспорта.

Я проследила за папиным взглядом и увидела стоявшую чуть поодаль молодую пару. Мужчина – баранг [19] Баранг – в переводе с кхмерского «француз». Кхмеры называют так представителей европеоидной расы. , высоченный, с волосатыми руками и выдающимся носом, женщина – камбоджийка с большим животом, беременная. Мужчина что-то говорил, серьезно глядя сверху вниз в ее перепуганные глаза. Женщина кивала, по щекам катились слезы. Он поцеловал ее в губы, приподняв ладонями лицо. Подошел солдат и принялся на них кричать. Лицо его исказила гримаса отвращения. Баранг пытался что-то объяснить, кажется, он несколько раз сказал «моя жена» по-кхмерски. Однако солдат не обращал внимания. Подошли еще двое и оттащили мужчину и женщину друг от друга. Он кричал, она рыдала. На месте, где они только что стояли вместе, сомкнулось людское море.

Машина продвинулась вперед. Я обернулась, ища глазами баранга, но он исчез. Тогда я попыталась найти его жену. Ее тоже нигде не было. Я моргнула, один раз, другой – не помогло. Как будто кто-то стер их с лица земли.

Мы отъехали от виллы и повернули на бульвар Нородома, который проходит через центр Пномпеня. Папа думал, мы поедем быстрее, ведь это одна из главных улиц города. Однако на бульваре нас ждало еще большее столпотворение. Рядом с легковыми машинами ползли, загораживая обзор, танки и армейские грузовики. На тротуарах, прежде чисто выметенных, теперь творилось бог знает что: старик сплевывал в ночной горшок, маленький мальчик мочился, женщина рожала. Папа хотел свернуть с бульвара и поехать по набережной Сисовата, но все переулки оказались запружены машинами.

Нам ничего не оставалось, как рывками продвигаться вперед. Так мы обогнули Монумент Независимости. Похожая на пунцовое пламя громада памятника словно уменьшилась на фоне нескончаемого потока машин и людей.