Вэдей Ратнер - В тени баньяна

…а потом еще семь раз.

Пропасть хуже, чем умереть. Если ты вдруг бесследно исчезаешь, кажется, будто тебя никогда и не было. Говорить про Ом Бао «исчезла» значит признать, что она не существовала. Поэтому все считали, что она «ушла», как мертвые уходят в следующую жизнь. Спустя несколько дней в храме рядом с аэропортом – в районе, где Ом Бао, возможно, последний раз видели живой – провели буддийский обряд, похожий на похороны. Поскольку храм находился за городом, а там бомбили сильнее всего, присутствовали только папа и Старичок. Они принесли домой урну с крышкой, напоминавшей остроконечную башню ступы [15] Ступа – буддийское культовое сооружение с остроконечной башней. .

– Здесь пепел – мы сожгли ее любимые вещи. – Папа, кивнул на серебряный сосуд, который бережно сжимал в руках Старичок.

Неужели вещи, ставшие пеплом, – все, что осталось от Ом Бао? Когда на рассвете Старичок собирался в храм, он взял с собой мешок. Я не спросила, что внутри. А теперь представила, как он положил туда коробочки со специями, деревянные ковши и лопатки, цветы франжипани…

– Атяр [16] Атяр – специальный человек в храме (не имеющий монашеского сана), в чьи обязанности входит проведение религиозных обрядов. бросил их в огонь. Вместо тела… – объяснил папа. У него был усталый вид. От одежды, мятой, покрытой грязными пятнами, пахло гарью. – Мне надо переодеться, – сказал он, заметив меня.

– Да, конечно, – поспешно согласилась мама и добавила, обращаясь к Старичку: – Тебе тоже нужно переодеться и отдохнуть. – Она взяла у него урну и отдала ее Кормилице. – Ты не могла бы убрать ее куда-нибудь перед уходом?

– Конечно, госпожа. – Кормилица уже переоделась и собиралась уходить – она взяла выходной. – Я найду для нее подобающее место.

– Желаю тебе хорошо провести время. Передавай привет близким.

– Спасибо, госпожа.

Все разошлись. Я последовала за родителями.

– Она обречена быть призраком, которого нет, – произнес папа, когда они поднимались по лестнице.

Я застыла на месте. Призрак, которого нет? Как может не быть призрака? Его ведь и так никто не видит.

– Она с нами. – Мама сжала папину руку. – Ее душа здесь.

Мне так хотелось спросить про Новый год. Его решили не праздновать из-за «ухода» Ом Бао. Но раз ее душа вернулась, может, мы все-таки устроим праздник?

Кто-то положил руку мне на плечо. Я обернулась и увидела Кормилицу.

– Обещай, что будешь вести себя хорошо, – сказала няня, отведя меня в сторону.

– А ты обещай, что завтра вернешься.

Мама настояла, чтобы Кормилица взяла выходной. Праздника не будет – так пусть она хотя бы отдохнет и проведет время с семьей.

– Завтра Новый год, – напомнила я.

Кормилица внимательно посмотрела на меня.

– Теводы придут, милая. Но не для того, чтобы праздновать. Сейчас нельзя. Они придут оплакивать ее, как оплакиваем мы.

– А потом? Потом ты вернешься?

– Да, к вечеру скорее всего. Обещаешь не безобразничать?

Я кивнула, хотя на самом деле не хотела отпускать Кормилицу. Я боялась, что она тоже «уйдет».

Когда все укрылись в прохладной тишине дома, во дворе возникла похожая на призрак фигура в белом. Фигура оказалась Старичком. Садовник переоделся и теперь, стоя перед домиком для духов, совершал подношение – красные цветы франжипани. Он дал мне пригоршню, и я положила их на крошечные ступени домика.

– Почему ты в белом? – спросила я.

Белое обычно надевают на похороны, но ведь никаких похорон не было.

– Я скорблю, Принцесса, – дрожащим голосом ответил Старичок.

Мне хотелось дотянуться и погладить его лицо – так делала Ом Бао, когда они думали, что их никто не видит. И в то же время Старичок казался таким хрупким. Я боялась, что он рассыплется от моего прикосновения. Как вышло, что всего за несколько дней наш Старичок превратился в дряхлого старика? Я смотрела на него, не в силах отвести взгляд.

– Когда любимый цветок вдруг исчезает, – начал Старичок, как будто хотел ответить на вопрос в моих глазах, – мир вокруг исчезает вместе с ним. Я жил, потому что жила она. Теперь ее нет. Без нее я ничто, Принцесса. Ничто.

Скорбеть – значит ощущать собственную ничтожность, запомнила я.

Глаза Старичка наполнились слезами, и он отвернулся.

Оставив садовника одного, я отправилась прямиком в сад за домом. Папа говорил, что в минуты грусти ему достаточно найти щель в стене и представить, будто это вход в другой мир. Мир, в котором можно найти все, что ты потерял, в том числе самого себя. В банном домике я нашла кое-что получше – целый ряд длинных, узких окон. Ставни были распахнуты, чтобы внутрь проникали воздух и свет. Я выбрала окно посередине – из него я могла видеть весь задний двор. Сперва моим глазам предстала привычная картина. По изумрудной траве, как по водной глади, шла рябь от ветра. Заросли бамбука гудели, наполненные шепотом бесчисленных крохотных существ. Красные и желтые райские птицы словно застыли на лету. Клешни геликонии [17] Геликония – желто-красный цветок, необычной формой напоминающий клешню или птичий клюв. висели в воздухе, как мамины драгоценные подвески. У входа в сад возвышались гигантские часовые – кокосовые пальмы. Я присмотрелась – и увидела! Тот самый мир, о котором говорил папа. Утопающий в зелени укромный уголок, земной и неземной одновременно. Здесь не было ни взрывов, ни криков, не было смерти, горя, скорби. Здесь порхали бабочки с легкими и тонкими крыльями, прекрасные, как сновидения. У кокосовой пальмы я увидела Ом Бао. Она превратилась в мотылька с радужными крыльями, крупного и яркого – такой я запомнила нашу кухарку. Старичок ждал Ом Бао под бугенвиллеей, а она все это время была здесь и ждала его. Рассказать ему?

Нет. Не сейчас. Он все еще скорбит. Он не увидит того, что видела я. Не поверит мне. Когда придет время, я покажу ему тайный мир, где скрывается, приняв новое обличье, всё, что казалось утраченным безвозвратно. И среди цветов он найдет ту, которую любил.

Папа вбежал во двор с криками:

– Война окончена, война окончена!

Он скакал, как мальчишка, не помня себя от восторга. Я никогда прежде не видела его таким.

– Больше не будет сражений! Не будет войны! Пришла Революционная армия!

– Что? Кто пришел? – допытывалась Тата. – Ты имеешь в виду «красных кхмеров»?

– Да, и все им рады!

– Ты в своем уме?

– Люди высыпали на улицы, все счастливы, – объяснял папа, задыхаясь от волнения. – Даже наши солдаты приветствуют их. Они машут белыми платками и бросают цветы!

– Невероятно, – покачала головой Тата. – Поверить не могу.

– Выйди, посмотри сама, – не унимался папа. – Кругом улыбки, крики радости! – Он подхватил на руки Радану и стал кружиться с ней, напевая: – Окончена, окончена, окончена война!