Лукас Бэрфус - Безбилетник

Вера не находила себе места. Работа стояла. Она не могла сосредоточиться, сидела перед монитором и прочитывала все сообщения, которые касались этого несчастного случая. Группа туристов хотела посетить в долине Гуайядеке знаменитую пещерную деревню, и, как предполагалось, на крутом спуске дороги отказали тормоза. Зелёный туристический автобус валялся, сплющенный, на собственной крыше, колёсами вверх, похожий на жука, опрокинутого на спину. Между Ла-Пасадилья и Касадорес спасателям открылась жуткая картина, писала одна местная газета, всюду крики, всюду кровь. На одном из снимков был погибший – тело, прикрытое теплосберегающей плёнкой, но когда Вера увеличила фрагмент, то с содроганием обнаружила кисть, мужскую, волосатую, одутловатую кисть, явно принадлежащую грузному мужчине. В эту самую минуту, полную ужаса, зазвонил телефон, но вырвал её из этого кошмара не менеджер отеля, а Макс, её друг, который, как обычно, позвонил ей в обед, чтобы услышать её голос, а также – поскольку отличался любопытством – хотел узнать, во что Вера сегодня одета. Она ему рассказала, во что, а когда он, заметив в её голосе тревогу, стал расспрашивать, что случилось, она рассказала и про несчастный случай, и про кровь, и про свою растерянность. Он постарался её успокоить и развеять её сомнения, но представление, как она сидит – одна в своём бюро, в своём светло-сером облегающем платье – возбудило его, и он не удержался от двусмысленного намёка. Её взгляд по-прежнему был устремлён на картину разрушения и страданий, и она чувствовала, насколько хрупким и мимолётным было человеческое существование, которое в мгновение ока могло найти свой внезапный конец где-нибудь на дороге, на каком-нибудь острове, в каком-нибудь отпуске, когда ни сном ни духом ничто не предвещало его, посреди крови, битого стекла, искорёженного железа и цветущего дрока. И хотя Вера ничего не сказала и постаралась не заметить, насколько бестактными были его слова, он почувствовал её огорчение. И сделал ещё одну попытку приласкать её словами, но и эту попытку она нашла неуместной и в конце концов положила трубку.

До трёх часов Вера вновь и вновь пыталась дозвониться до кого-нибудь на Гран-Канарии, но безуспешно. Она перекладывала бумаги с места на место, потом полила фикус, безрадостно и рассеянно проделала свои упражнения, то и дело возвращаясь к монитору, как будто из того, что видела на нём, она могла что-то извлечь, как будто там был скрыт какой-то урок, который она ещё не усвоила. Она разглядывала собственные ладони, они были сухие и холодные, и она пыталась представить себе, сколько времени осталось им до того момента, когда и они станут такими же бесполезными и мёртвыми, как та кисть на дороге. Она стояла, прислонившись к окну, прихлёбывала чай с привкусом извести и моющего средства, и ей впервые за последние пятнадцать лет хотелось закурить. Она смотрела на дома, на стадион, на людей, выходящих из магазина с пакетами, на играющих детей, всё было как обычно. Самый лучший и приятнейший город земли, как утверждалось повсюду, город, совершенно чужой и безразличный Вере, такой же чужой и безразличный, как самолёты, что приземлялись на ближнем аэродроме, безразличный, как небо, облака и день, клонящийся к вечеру.

Потом постучали, за дверью стоял Макс. Он хотел извиниться за свои неловкие слова, предложил Вере закончить работу пораньше, и в знак примирения протянул ей бутылку шампанского, как нарочно это было испанское Cava. Она зашипела на него, и он жалобно заверил её, что ничего такого не имел в виду. Его бестолковость снова ранила её, и вместо того, чтобы достать бокалы и откупорить бутылку, она молча поставила перед ним чашку кофе. Он состроил виноватую мину, дурацкую и хорошо ей знакомую, но, тем не менее, эта мина рассмешила её. Он понял это как призыв к заигрыванию и коснулся её бедра. Она слегка кольнула его в бок шариковой ручкой, скорее игриво, чем сурово, но Макс, внезапно обидевшись, отстранился и надулся. Какое-то мгновение она думала, что он её разыгрывает – но тут он поставил чашку на стол, надел свою куртку и молча вышел из бюро. Полминуты Вера стояла бездвижно в запахе его лосьона для бритья, удивляясь себе самой, этому дню, который начался так неприметно, а к концу стал отравлять всякую радость, но тут её вырвал из оцепенения телефонный звонок. То был менеджер отеля. Он сказал, что приветствовал группу утром за завтраком, все были веселы и здоровы. Они собирались отправиться в горы, там наверху нет приёма, наверное, поэтому ей никто не ответил. Наверняка они вернутся к ужину. Он им тотчас сообщит о звонке Веры. Разговор не занял и минуты и принёс Вере такое облегчение, что ей пришлось подавлять слёзы. Потом она опомнилась, бросилась к окну и ещё застала тот момент, когда Макс внизу садился в машину. Она крикнула ему, чтоб подождал её, он замер, помотал головой и рассмеялся. Закрывая окно, Вера послала ему воздушный поцелуй, потом выключила компьютер, сунула в сумочку бутылку шампанского и выключила свет. В кабине лифта она чувствовала себя лёгкой, словно юная девушка.

Еду они покупали у японца, и когда ей на глаза попался морской паук-краб, лежащий во льду, она снова вспомнила ту мёртвую руку. Она забыла написать Филипу сообщение. Они заказали рыбу-меч и ещё суп. В машине Макс притворялся идиотом, изображал из себя взбесившуюся неукротимую гориллу, они дурачились и целовались.

Про сообщение она снова вспомнила, когда они уже лежали на раскладном диване. Она вырвалась из его объятий, вскочила и стала рыться в сумочке в поисках телефона, а он, прихлёбывая шампанское, чесал себе живот и забавлялся, какая она порочная: пишет голая своему шефу сообщение так, будто она всё ещё на работе. Посмеиваясь, она снова юркнула к нему под одеяло, но к нему опять вернулась мысль, которая занимала его с середины дня, и он попросил, чтобы она снова оделась. Она притворилась удивлённой, сделала вид, будто думает, что он снова хочет уйти, потом ткнула его в нос, назвала его шельмой, отстранилась от него и встала. Скользнула в платье, натянула колготки и туфли и накрасила губы. Он увидел её преображённой, и они затеяли игру, как будто они снова в бюро, а он как будто бизнесмен, которому срочно нужно обсудить с её шефом неотложное дело, и он негодует, что она по ошибке назначила ему не то время встречи. Она изображала виноватую и слегка придурковатую сотрудницу, которая не знала, как бы ей загладить свою вину. Он вынужден был объяснить ей, как – во всех подробностях и деталях, и после того, как она возместила ему потерянное время, они, утомлённые, снова забрались под одеяло и уснули.

В вечерних сумерках Вера проснулась, принесла из кухни рыбу-меч, и они принялись за неё на постели, усевшись в позу портного. По телевизору шёл художественный фильм про Розу Люксембург. Сюжетом Макс не интересовался, но актёров хвалил, особенно Барбару Зукову, на которую, по его уверениям, Вера была похожа. Хотя, разумеется, ноги у Веры были вообще несравненны. Это задало начало бесконечному ряду комплиментов, он нахваливал каждую часть её тела по отдельности – спину, бёдра, попу, – и находил при этом всё новые детали, которые раньше не примечал и которыми теперь восхищался, отдавая им должное.