Эшли Нортон - Шоколадные деньги

– Какого черта, Беттина?! Ты же знаешь, что тебе не полагается держать у себя в комнате еду!

Она закуривает, вырывает у меня из рук Vogue. Ждет реакции.

Я думаю, что, если поведу себя правильно, если сумею выкрутиться, мы сможем вернуться к обуви. Уж конечно, мы обе от журналов получим больше удовольствия. Изредка, но иногда все же мне удается умилостивить Бэбс, подобрав верный тон.

– Извини, Бэбс, – говорю я. – Я просто подумала, я буду очень-очень аккуратной и проблем не возникнет.

Не повезло. Она продолжает смотреть на меня пустым, невыразительным взглядом. Я испортила ее проект. Все из-за лимонада.

– Лимонад – для Лили. Ты знаешь, столько калорий в одной-единственной долбаной банке? Не говоря уже о том факте, что ты пронесла ее тайком. А я ненавижу проныр, черт побери. Интересно, что ты еще у себя прячешь?

Я стараюсь коснуться ее запястья. Удержать ее на кровати. Бесполезно. Корабль отчалил. Остается только надеяться, что поскорей рассветет и впереди замаячит спасительный берег. Бэбс любит не спать всю ночь, трудясь над различными проектами, но всегда удаляется до того, как Лили будит меня на завтрак, – такое у нее представление о том, как ведут себя цивилизованные люди.

– Сними ночную рубашку, Беттина, чтобы я видела, что ты ничего под ней не прячешь.

Я делаю, как сказано, сижу теперь голой на кровати. Для большинства людей это было бы достаточным наказанием. Не для Бэбс.

Встав, она подходит к платяному шкафу, где я держу одежду. Шкаф чем-то напоминает тот, что описан в книжке «Лев, колдунья и платяной шкаф». Достаточно большой, чтобы я могла в нем спрятаться. Иногда я так и делаю. Но не сегодня. Сегодня нигде не спрятаться.

Открыв дверцу, она выдвигает верхний ящик. Хватает охапку носков и несет к кровати. Начинает их разворачивать. Она тщательно засовывает руку в каждый, проверяет, не вложено ли что-нибудь в самый конец, куда упираются пальцы.

– Я знаю, как у проныр мозги работают, Беттина. Они выбирают места, куда большинству людей не приходит в голову заглянуть.

Интересно, а вдруг я и впрямь спрятала в носках что-то важное? Но нет. Единственный ценный для меня предмет – подписанная Брук салфетка приклеена к ее фотографии и вставлена в рамку и стоит у меня на письменном столе. Не спрятана, а у всех на виду. Может, это добавит мне очков за честность. Может, Бэбс поймет и чуть остынет.

Но она только-только раскочегарилась. После носков она берется за мое белье. Оно все одинаковое – белые хлопчатые трусики. У меня нет ни диснеевских принцесс, Винни Пухов или феечек. Она берет каждые и растягивает резинку, потом нюхает ластовицу.

Я еще недостаточно взрослая, и белье у меня по-детски безупречное – даже до стирки. Я всегда тщательно подтираюсь, когда хожу в туалет. Никакие женские выделения пока мое белье не пачкают.

Бэбс так худа, что у нее самой месячных почти не бывает. Она так мало ест, что кишечник у нее работает редко, а когда срабатывает, она подолгу принимает душ и тщательно оттирает анальный проход от малейших следов экскрементов. Единственное, от чего страдает ее белье, – носка. Когда резинки начинают растягиваться, Бэбс кромсает свое белье кухонными ножницами и жжет его в мусорном ведре. Делает она это, чтобы помешать «всяким психам, которые хотят подрочить на белье шоколадной принцессы».

Как-то я выкопала из мусора полоску ткани с ее трусов. Я смастерила себе из нее браслет на ногу и надевала в ванну на то время, пока ловила кайф. Я так нервничала, что она узнает, что через два дня браслет выбросила. Наверное, я все-таки проныра и лгунья. Бэбс надо быть начеку, чтобы защититься от меня.

Я смотрю, как она переходит к карманам моих штанов. Странно, но меня утешает, что она проявляет такой интерес к моим вещам. Ко мне.

К трем часам утра все мои вещи свалены огромной грудой посреди комнаты. Бэбс как будто удовлетворена проделанной работой, ей ведь представился случай применить свои воспитательные навыки, дабы превратить меня в порядочного человека.

Она закончила. Вероятно, мы можем вернуться к журналам. Ошибочка. Ей осталось еще кое-что.

Бэбс подходит к моему столу. Берет фотографию Брукс.

– Как глупо с моей стороны, – говорит она, – я едва не пропустила Бруки.

Бэбс щелчком раскрывает рамку, фотография Брукс и салфетка с автографом падают на пол.

Я стараюсь придумать, что бы ей предложить в обмен на Брукс. Но я голая. У меня ничего нет. И Бэбс никогда не дает спуску.

«Не надо, Бэбс, не надо, Бэбс. Пожалуйста, не надо».

Бэбс швыряет мои сокровища на кровать к моим ногам.

– Итак, детка. Думаю, око за око.

Вернувшись к столу, она берет карандаш. Уж лучше бы меня им изрисовала. Может, проткнула бы щеку. Написала бы бранные слова у меня на лбу. Но нет. Она хватает фотографию Брукс и калякает прямо по ее лицу.

Бэбс расходится все больше. Нажимает сильнее. Оставляет глубокие борозды в фотографии. Не унимается, пока отметины не покрывают все лицо Брукс целиком. Теперь Брукс выглядит так, словно у нее чудовищные прыщи, настоящая сыпь. «Всегда можно купить другую фотографию, – думаю я. – Не так страшно».

Но Бэбс еще не закончила. Она берет салфетку. Брукс ведь в самом деле ее касалась! Ее заменить невозможно. Это самое лучшее, что у меня есть. Бэбс опускает руку в щель у кровати, где пролился лимонад. Промакивает мокрое место салфеткой. Поднимает ее повыше. Я вижу, что автограф Брукс расплылся так, что почти не читаем. Ничего, я это переживу, думаю я. Брукс все равно касалась ручкой этой маленькой салфетки, она все равно чего-то стоит. Но утешительных призов сегодня ночью не будет. Бэбс подносит салфетку к моему лицу. Она рвет ее, пока не остаются лишь узкие белые полоски. Как ее старое белье.

– Видишь? Вот как себя чувствуешь, когда кто-то копается в твоих вещах. Теперь можешь провести осмотр. Что хочешь, оставь, остальное выброси. Я принесу из кухни мусорное ведро. Когда закончишь, твой шкаф будет самым опрятным на свете, а одеваться будет, все равно что покупать вещи Saks. Все будет на своем месте, и только те вещи, из которых нравится выбирать.

Она уходит за мусорным ведром. Я не знаю, позволено ли мне надеть ночную рубашку или мне полагается взяться за уборку голой. Я даю себе минуту на размышление. Я смотрю на журналы, все еще лежащие в изножье кровати. Интересно, мы вообще к проекту обуви вернемся? Скорее всего, нет. Но я была так близка.

Позже той ночью, разбирая огромную гору своих вещей, выбрасывая большую их часть, потому что слишком устала, чтобы класть их на место, я обнаруживаю, что кое-что важное Бэбс оставила. Свои сигареты.

Я беру одну левой рукой, вставляю в рот. Прикуриваю. Вдох омерзителен. Никотин попадает мне в кровь так быстро, что у меня кружится голова и я хватаюсь за столбик кровати. Я вынимаю сигарету изо рта. В голову мне приходит другая мысль. Я ничего не могу с собой поделать, я зла на себя, что стала причиной разгрома всей комнаты.