Владимир Топилин - Хозяин Спиртоносной тропы

Растерявшись, Кузя сполз со спины лошади, только и смог спросить:

— Где он?

— На нарах лежит.

Кузя, как чумной, протиснулся в проход, разглядел Егора. Тот лежал на своем месте у окна: лицо бледное, страдальческое. Рядом с ним какой-то дед с бородой до пояса ощупывал живот. Наложив чистую тряпку, лекарь потуже перетянул рану, сделал вывод:

— В левый бок саданули. Хорошо, что пулей. Было бы картечью — много хуже. — И Егору: — Лежи, не шевелись, не болтай много, я пойду, распоряжение дам. — И, удаляясь на улицу, на ходу прохрипел: — кабы сейчас кишки промыть да вырезать лишнее, может, и обойдется.

Увидев Кузю, Егор слабо улыбнулся:

— А-а-а, это ты, Кузенок. Что, приехал с приисков? — посмотрел, что в избе никого нет, приглушенным голосом проговорил: — Нырни под нары, глянь в мой ящик. Там в углу снадобье в жестяной коробке. Нашел? Подай мне.

Кузя исполнил поручение, достал жестянку. Егор с трудом открыл крышку, достал какой-то черный кусок не то коры, не то корня, похожий на плитку прессованного китайского чая, с отвратительным запахом, напоминавшим тухлое мясо. Откусил немного, стал жевать.

— Что это? — брезгливо поморщился Кузя.

— Карган, — спокойно ответил Егор, проглотив лекарство. — Должно помочь.

— Откуда?

— Оттуда, — слабо махнул Егор рукой куда-то на стену. — Китаец знакомый принес за то, что я его когда-то спас.

— Из чего это? Вроде как кошка сдохла, — с отвращением проговорил Кузя.

— Не знаю, из чего, но сколько раз помогало, — откусывая еще, холодно ответил Егор, глядя куда-то мимо него. — А меня вот, видишь, подстрелили.

— Кто? — почти шепотом спросил Кузька.

— Откель знать? Из кушарей били, недалеко. Одно знаю, что не насмерть старались. Хотели, чтобы помучался. Кабы насмерть — в грудь бы целили. Помру я, наверное, к утру. Ты глаза не пучь. Слушай меня, покуда говорить могу. — И приглушил голос: — Стреляли меня там, у Чистого ключа за Перепадом. Справа за колодиной пихтач. Пуля меня навылет пробила, только кишки попортила. Я видел, куда она угодила: в четвертую пихту от тропы засела. Вытаскивать не стал, некогда. Думал, коли не побегу, второй раз добавить могут. Ты это знай, вытащишь пулю опосля, может, пригодится: жизнь большая. Ты молчи, слушай, только тебе говорю, больше некому. Назару не доверяю.

Егор тяжело вздохнул, прислушиваясь к голосам на улице, продолжил:

— Напротив через речку на скале выступ есть. Туда так просто не попасть, только сверху. Залезешь на скалу с южной стороны, а там по веревке можно спуститься. В этом выступе ведро железное с крышкой, в нем все найдешь…

С улицы вошел бородатый старец, рыкнул на Кузю:

— Что тут его разговорами волнуешь? А ну подь на улицу, нельзя ему силы по пустякам тратить.

— Не гони парня, Гордей Нилыч. Он мне вместо сына… — пытался возразить Егор, но тот не стал слушать, замахал руками.

Кузька выскочил из зимовья. Там мужики уже подвязывали к бокам лошадей жерди, готовили Егору носилки. Двоих молодых парней отправили в поселок, чтобы к приезду раненого — если выживет в дороге — нашли доктора. Из разговоров Кузя понял, что Егора стреляли еще утром, он смог выйти на берег реки, долго шел вниз по Шинде. Лишь после обеда его догнали спускавшиеся на лодке старатели, которые подобрали его уже обессилевшего, потерявшего много крови, едва переставлявшего ноги. Все, кто был тут, удивлялись:

— Это ж сколько силы надо иметь! Верст пять пешком с дырой в боку прошел и доселе живой. А коли вовсе выживет?.. Только бы дохтор оказался на месте.

С медициной в Чибижеке были большие проблемы. На все прииски, а их насчитывалось около восьмидесяти штук, были приписаны только два фельдшера, которые могли лишь ампутировать руки или ноги да перевязывать раны. Все же говорили, что один из них пару раз вырезал аппендициты, и это обнадеживало мужиков.

Быстро подготовили носилки, осторожно вынесли из избы Егора, уложили на них, привязали, чтобы не упал. Тот устало смотрел на старателей тяжелым взглядом, слабо благодарил за помощь. Первой поставили Поганку, посадили на нее Кузю, чтобы удерживал от резких рывков. Вторым поставили каурого мерина, коня Федьки Косого, такого же челнока, очень кстати оказавшегося тут проездом. Не задерживаясь, тронулись в путь: дорога была каждая минута. Перед тем как двинуться, к Кузе подскочил Назар Евтухов. Ему надо было оставаться здесь, на Каратавке. Потянув Кузю за рукав, приблизился насколько мог, негромко спросил:

— Что он тебе говорил? Что сказал?..

— Ничего, так себе, — стараясь быть холодным, ответил Кузя.

— Будет возможность, ты у него выведай, где прячет… вместе поделим.

— Что прячет?

— Сам знаешь что. Тебе должен сказать перед смертью. Не пропадать же добру.

Кузя посмотрел на него так, что тот отскочил в сторону.

— Что стоишь? Трогай! — подал голос Гордей Нилыч.

Кузя встряхнул уздечкой. Караван тронулся в путь. Пока поднимались в Перевал по Спиртоносной тропе, все было нормально. Егор еще был в уме, молчал, изредка откусывая от каргана куски. Следовавшие за лошадьми старатели старались отстать:

— Ну и вонь! Что это, кобыла воздух спортила? — спросил один.

— Нет, кишки у Егора пахнут, — отвечал другой.

Когда начали спуск в Чибижекскую долину, Егор начал терять сознание от нехватки крови. Временами на кочках пытался вырваться из пут, в бреду выкрикивал страшные слова, кому-то угрожал:

— Бей его, бей по голове топором, покуда не поднялся! Стреляй в шею!.. Ать, сволочи, окружили? Не возьмете просто так. Не знаете, с кем связались. Нет, вы не знаете, кто я. Я хозяин Спиртоносной тропы! Я тут главный, мне отчисления за проход подавайте. А не то…

Кузька сжимал плечи от диких воплей. Старатели позади крестились. Гордей Нилыч пророчил быстрый конец:

— Не довезем. Помрет вскорости. — И глухо сам себе: — Одначесь, грешник-то знаменитый. Вон когда все худые деяния вскрываются.

Так продолжалось всю дорогу до Спасского прииска. С каждым разом агрессия повторялась все слабее. В итоге Егор стал настолько слаб, что не мог поднять голову, только шептал едва слышные, но уже никому не понятные слова.

У поскотины их уже ждали Раскатов, Заклепин, какие-то приказчики и полицейские. К счастью, в этот день здесь ночевал доктор Сотейников. Посыльные быстро нашли его в постоялом доме, предупредили о раненом. Тот согласился осмотреть Егора, хотя после такого длительного срока после получения огнестрела в положительном исходе операции совершенно не ручался: началось заражение крови.

Доставив Егора к крыльцу фельдшерского пункта уже в полной темноте, мужики сняли его с носилок, занесли в кабинет к доктору. Вернулись угрюмые, не сомневаясь в исходе дела: