Владимир Топилин - Хозяин Спиртоносной тропы

Молчит Кузя. Опустил голову, думает. Слишком много за сегодняшний день произошло событий. Где-то внутри свербит кузнечик по Даше. А светлое сознание, как и Егор Бочкарев, требует справедливости.

— Не хочу оставлять, надо делать проверку! — наконец сказал твердое слово он. — Как они — так и мы поступим.

— Наконец-то, дозрел, — покачал головой Егор. — А я уж думал, что ты за Дарьиной юбкой спрятаться хочешь. Только не получится у тебя это.

— Почему?

— А потому, как ни крути, все равно она тебе от ворот пинка даст. Не ровня ты ей. Поверь, что скоро наступит время, когда она скажет, что ты мужик лесной, неуч или чунарь. А то, что она сейчас с тобой икшается, добрые слова говорит, так то временно и от интереса.

— Какого такого интереса? — похолодел Кузя.

— Что в прошлом году ты ей помог золото перевезти. И заметь — ворованное с прииска. Представь, если об этом узнают старатели с Крестовоздвиженки? — продолжал выдавать правду Егор, понизив голос до шепота: — Знаешь, что мужики с такими, как ты, делают? Что молчишь? Притих? — легонько похлопал его по плечу, приободрил: — Да не бойся ты! В том, что сопровождал — твоей вины нет. А вот вовремя не сказал — это другое дело. Кабы вовремя поведал мне, все по-другому было бы, и твой самородок сейчас у тебя бы под стрехой лежал.

— Хочешь сказать, что Дарья знает, что возит в седле золото?

— Не знаю, — задумчиво проговорил Егор. — Тут палка о двух концах: может, без нее золото в седло закладывают. А может, и наоборот, она тоже при этом присутствует. Одно хочу сказать: раз Андрей Степанович приехал, значит, в этот раз крупная партия золота на вывоз собрана.

Замолчали, думая каждый о своем. Егор опять докурил, выбил золу в банку.

— А я свою хочу под котелок приспособить, — укладываясь спать, заметил Кузя.

— Кого? — не сразу понял Егор.

— Банку. У тетки Поруньи выцыганил, — достал жестяную емкость из котомки, показал Егору. — Американская, из-под ветчины. Раскатов сказал, что такие банки только у них на складе остались, больше нигде нет. А ты где свою подобрал?

— Раскатов сказал? Только у них остались? — в изумлении, не услышав, о чем он спросил, нараспев протянул Егор.

— Да. Я ему соврал, что нашел банку на тропе на Шинде недавно. А он ответил, что Власик с Котом куда-то в тайгу ходили.

— Почему я должен из тебя вести калеными щипцами вытягивать? — после некоторого молчания, рассердившись, будто бубен, бухнул Егор.

— Почему щипцами? — насторожившись от его грозного голоса, притих Кузя.

— А потому, что такую нужную новость ты говоришь напослед.

— Так уж и новость. Чем она важна?

— А тем, что с Власиком Кот тебя грабил, неужели неясно? Кот этот, там на прииске, среди барачников, и не только, имеет большой авторитет. Дело может повернуться в другом направлении, не так, как мы предполагаем. Может статься так, что ни «Руку Золотухи», ни твоей с Катей россыпухи, ни с Крестов золота мы не увидим вовсе, потому что оно уедет совсем не в карман Коробкову.

— Куда же? — потухшим, испуганным голосом спросил Кузя.

— Ты меня удивляешь все больше, будто вчера народился. Не знаешь, что есть воровской мир? И он также имеет долю от добычи золота и грабежа старателей. А это тебе уже не семейный кружок Коробковых. За этим стоят более серьезные люди.

— Что ж получается, на Чибижекских приисках, кроме государевой казны, кормятся спиртоносы, бандиты, теперь вот воровской мир? А как же простой работяга-старатель?

— Эх, Кузька! Вроде ты и ростом выдался, плечами широк, а умишком пока короток, — дружелюбно похлопывая его по плечу, смягчившись, улыбнулся Егор. — Ну да ладно, все это поправимо, спишем на молодость, — и, потянувшись за табаком, дал совет: — Учись, Кузька, старательской жизни, пока я при тебе! Ты еще только одной ногой за порог шагнул, все впереди. А пройти придется много. При этом надо знать, кому руку пожать, а кому зубы показать.

— Помирать собрался, что ли?

— Пока не желаю, — отрицательно покачал головой Егор, — но кто знает, из каких кустов прилетит отлитая для меня пуля?

— Хочешь сказать…

— Ничего я не хочу сказать, укладывайся спать, завтра день тяжелый. По глазам вижу, сегодня многое у тебя было. Да только не думай о плохом: за зимой всегда наступает весна. У тебя вон Катя есть, такую девушку поискать надо. А это в жизни едва ли не главное, когда у тебя хорошая половина.

— Ревнует, — зевая, тяжело вздохнул Кузя.

— Понапрасну?

— Теперь уже да… — закрывая глаза, сознался Кузька.

— Что ж тогда гущу от браги в голове месишь? Все пустое. Крапива вырубится, свежая трава нарастет.

— Хотелось бы…

— А тут и хотеть не надо. Катя не глупая, увидит, где правда. А по тебе скажу, Кузька, намается она с тобой!

— Почему? — уже сквозь сон отозвался Кузя.

— Сдается мне, что Коробкова дочь у тебя далеко не последняя сорванная верба. Ходок ты, Кузька, будешь, помяни мое слово! — докуривая трубку, с усмешкой заключил Егор, но тот его уже не слышал.

В кандальном бараке тихо, сумеречно. Двухярусные нары пусты: все старатели на работах. Лишь в дальнем углу за ширмой слышен храп. Несмотря на послеполуденное время, Кот спит. Уважаемый вор почти до утра играл в карты, теперь отдыхает. Рядом с ним на нарах почивает Лизка-хохотушка, одна из четырех «мамок», обслуживающих «сынков» по негласному договору. Кот в воровском мире, а в жизни сорокалетний Витька Котов, не ходит, как все мужики, на работы: незачем. Прибывшие с ним на сезон «мамки» приносят ему достаточный процент от сформировавшейся «семейки». Также он периодически берет мзду с местных спиртоносов, хорошо играет в карты, подворовывает золото со станков и иногда грабит старателей на таежных тропах. Полная идиллия с администрацией прииска за счет оплачиваемого им в бараке места дает ему спокойную, беззаботную жизнь, и та же администрация покрывает его, если вдруг сюда прибывают инспекционные структуры. Но это бывает так редко, что Кот, чувствуя себя в бараке полноправным хозяином, вправе устанавливать здесь свои правила и порядки. Кому-то из старателей это не нравится, но изменить ситуацию невозможно, так как за Котом стоит уголовный мир. Да и услуги «мамок» контролируются через него, что в тяжелой таежной старательской жизни вдали от семьи, является немаловажным фактором.

Тревожить Кота в час отдыха себе дороже. Не разобравшись, спросонья, Витька может ткнуть ножом в ногу или избить бедолагу кастетом, куда придется, за что ему ничего не будет. Его покой охраняет излишне суетливый, с нарушенной психикой слуга, на воровском языке шнырь, по прозвищу Бубен. Если кто-то громко говорит или шумит, Бубен мчится по бараку к нарушителю спокойствия, угрожая приголубить палкой по голове, после чего на охраняемой территории опять воцаряется тишина. Периодически приоткрывая глаза, развалившись на нарах перед ширмой, шнырь, подобно своему хозяину, изволит наслаждаться покоем до момента, когда Кот его позовет.