Владимир Топилин - Хозяин Спиртоносной тропы

— Все правильно говоришь. Много тут путаного, — вдохнув дым из трубки, покачал головой Васька. — Чужаки эти из-за моря. Но в тайге тут хотят большие дела открыть. А ты им не даешь.

— Как ты с ними познался?

— Не без участия женского пола. Ты же знаешь, после того как мы с тобой последний год спиртом торговали, я свое дело в Красноярске открыл по закупу мяса и зерна. Поднялся до таких вершин, что мало кому приснится. Свой ямской двор организовал на сто лошадей. Потом подкопил капитал: паровой пароходик купил, стал зерно вниз по Енисею плавить. Тогда и вовсе разбогател: почитай, кажон день кабаки да девки, да на тройках по ночному городу! — С восторгом выдохнул: — Было дело! Однако кураж подвел.

После Рождества в самый раз дело было. Ехал однажды в розвальнях по набережной, а там какие-то мужики с дамочки шубу соболью снимают. Та пищит, на помощь зовет, а рядом никого нет. Мы, значит, на помощь бросились с кучером Еремеем. Отбили ее, стали в чувство приводить. Она вроде как в беспамятстве упала на снег. Подняли, в сани положили. Она вся при параде: шапка песцовая, шуба соболья. На пальцах кольца да браслеты, сережки золотые. А сама — что картина писаная! Как пришла в себя, смотрит испуганными, как у кабарги, глазенками. Личико маленькое, худющее, губки словно из воска слеплены. Подбородок остренький, на щечках ямочки.

Засмотрелся я на нее, что-то екнуло под лопаткой. Привезли мы ее с Еремеем на дом, сначала во флигель завели с заднего хода, чтобы жена да дети не видели. Стали чаем отпаивать. Она как шубу сняла-тут я вовсе, как сохатый, застонал. Фигура, как у серны, грудь — будто медом налита. В общем, случился со мной полный кавардак. Познакомились. Она представилась Лией, сказала, что дочь богатого золотопромышленника Мильштейна, еврейка. Ее слова у меня подозрения не вызвали, потому как такая фамилия в Красноярске у всех на слуху. Я сразу постарался ее расположить к себе, вижу, и она не противится, отвечает склонением и интересом. В общем, закрутились у нас амурные дела.

Три недели мы будто в кипятке варились. Денег я на нее не жалел, покупал, что просила. На людях не показывал, так как мне уже больше пятидесяти гакнуло, а ей всего-то двадцать два, боялся, что жена и дети узнают. Да и она никогда в свой дом не звала, приходила сама на пристань. Больше ездили мы с ней в горы, вроде как на охоту. И такая мне с ней жизнь сказкой казалась, будто молодость вернулась! Стали меня мысли посещать: а не жениться ли мне на ней? Такая уж она ласковая да податливая была. А она, видно, ждала этого момента, потому как однажды на свидание не вышла.

Долго я пытался ее увидеть, узнать причину, почему меня отвергает. Однажды увидел-таки. Она вся расстроенная, глазки на мокром месте. Спрашиваю, что случилось? Не отвечает. Потом стала рассказывать. Оказалось, что не так давно их ограбили. В дом залезли воры, вскрыли сейф отца и украли много денег. Но это не так важно, потому что вместе с капиталами исчезли драгоценности, подвески, сережки, фамильный камень, подарок ей от бабушки. Потом, по прошествии нескольких дней, Лии пришло письмо инкогнито, в котором говорилось, что все ее украденные вещи в скором времени такого-то числа повезут поездом в вагоне первого класса в Петербург некто Варенков и Маслов. Но прежде, чтобы не возникло подозрений и обыска, они проедут под видом почтарей на тройке до Ачинска, где предоставят билеты и займут свои законные, заранее купленные места. Лия показала мне эту бумагу, где все было так и написано. Еще сказала, что полиция за это дело не берется, так как подозревают в краже самого Мильштейна, потому что сейф не был вскрыт, но денег и драгоценностей там не оказалось.

Вот тогда-то я и вспомнил свои буйные спиртоносные годы! Кровь закипела от возможности помочь Лии, и не как-то, а самолично, разбойным путем захватить подвески, золото и камень у воров. Как и где я буду действовать, не думал. Мне всего-то надо было знать ту почтовую тройку, и когда она выйдет из Красноярска. Лия как будто читала мои мысли, тут же назвала день и время. Мне бы тогда стоило заподозрить ее в коварстве, но дурная горячая кровь застила голову.

В помощниках у меня был Еремей. Тройка лошадей — едва не лучшая во всем Красноярске. Так что обогнать двух почтарей, которые действительно были ими, и не было никаких Варенкова и Маслова, нам не составило труда. Знать бы тогда, что все подстроено…

Проскакав подальше, остановились в овраге, выждали, когда те подъедут. Почтари были в страхе: их до той поры никто никогда не грабил. Я их под ружьем держал, убивать не хотел. Еремей сумки проверял. Вот тут они и наскочили: верховые, человек десять. Налетели, как ветер, мы даже сообразить ничего не смогли. Успел только понять, что это не полиция и не казаки: лица бритые, холеные. И у всех ружья не наши, я таких не видел. Еремея и почтовиков убили сразу. А меня палашом по голове ударили, после чего меня тут же из ума выбило.

Очнулся в каком-то доме. Голова, как дупло, гудит. Руки и ноги связаны, будто лягушка лежу на полу. Холодно, но камин топится. Комнаты большие, в них мебель шикарная. В гостиной кто-то говорит не по-русски. Прислушался, вроде на английском языке лопочут. У меня две дочери английский изучали, кое-что понимаю. Двое мужиков толкуют, а с ними — Лия. Негромко спорят, соглашусь я на них работать или нет. Меня такая обида взяла, что дышать нет сил. Понял, что все у них было задумано. Лию под меня подсунули, про драгоценности липовые наговорили. Но самое страшное — убийство людей мне приписывают, а это — тюрьма!

Недолго они там балакали, пришли, подняли, повели в гостиную. Посадили на стул, развязали руки, подали выпить коньяку, ветчиной закусить. Сразу видно, аристократы. «Что же, — говорю, — Лия Мильштейн, меня в кучу навозную затолкала?» Она как захохочет: «Какая я тебе Лия? Я — Вера Караваева. Мой тятечка с маменькой не золотопромышленники, а обычные воры. Привезли меня сюда аж с Москвы, чтобы я тебя, дурак-дядечка, обольстила, да к делу подключила. Вот с тобой англичане поговорить хотят. Если согласишься им помочь, жить будешь. А нет — за убийство людей прямая дорога в тюрьму и полное лишение капиталов и нажитого состояния. Что-то хочешь спросить?»

Как потом оказалось, эти англичане про меня и тебя все давно знают: откуда мы родом, как нас с тобой на золотые прииска пробивные агенты завербовали, как мы спиртом торговали. Все по простой причине — им нужен человек, отлично знающий тайгу и эти места, чтобы достать карту.

— Какую карту? — негромко спросил Егор.

— Карту китайца Ли. Да, ту самую, на которой указаны все месторождения с оценкой содержания запасов золотых россыпей.

— Как могли англичане узнать про нее?

— Это мне не ведомо.