Владимир Топилин - Хозяин Спиртоносной тропы

Кузя ошалело смотрел по сторонам: вот это да! Такого он еще не видел. Понял, что это и есть тот самый заветный глухариный ток. А он проспал его. Досадуя на себя, неторопливо пошел по поляне. Краем уха услышал далекий, непонятный звук, похожий на шуршание пилы-двухручки. «Опять какие-то дядьки дрова пилят, — подумал он. — Пойду к ним, может, знакомые».

Направился в ту сторону, но через несколько шагов остановился. Наверху тоже кто-то шуршит… и сзади, и внизу. Что здесь, лесосека? Неужели вокруг так много народу? Хотел крикнуть, но почему-то сжал плечи, понял: да это же глухарь токует! Вспомнил, как рассказывал отец, что петухи сначала щелкают горлом, а потом шипят, как змеи. И точно! Различил два колена — сначала постукивание, а за ним сразу же непонятный скрежет. Успел сделать два шага в том направлении, как учили. Вовремя остановился, когда песня прекратилась. На второй песне подскочил еще дальше, на третье вновь продвинулся на несколько шагов. Стал вглядываться вперед, сквозь густые ветки деревьев на соседнюю поляну. Заметил черное движущееся пятно. Сердце забилось, как порхнувший рябчик: глухарь!

Теперь уже Кузя понял, как к нему подходить. Старательно скрываясь за деревьями, подскочил ближе, а оттуда все и разглядел.

На открытом месте у границы леса увидел шесть токующих птиц. С распушенными хвостами, гордо поднятой к небу головой, петухи неторопливо бродили по насту, напевая каждый свою песню. Показывая себя друг перед другом, крутились на месте, перебегали вправо и влево, однако за границы чужой территории не забегали, каждый знал свое место. Если кто-то и делал попытку зайти за невидимую грань, был тут же гоним соперником. Тут же на деревьях сидели капалухи, ждали момента спуститься вниз. Они видели человека, но не боялись, были не пуганые. Вот одна из курочек порхнула с ветки на снег к одному токовику. Тот, допев песню, не раздумывая, заскочил на нее, стал топтать. После того, как все закончилось, курица оправила перья, сорвалась с места, улетела в глухую чащу. А петух продолжал токовать!

Оставаясь незамеченным, Кузя продолжал наблюдать за редкими сценами глухариного тока. Смотрел до тех пор, пока не замерз. Не в силах больше стоять на одном месте, осторожно, так же, как и пришел, убрался восвояси. Пока выходил на окраину токовища, еще много раз спугивал глухарей и капалух. Жалел, что нет с собой хотя бы захудалого ружья. Выбравшись на пригорок, недолго смотрел по сторонам, стараясь запомнить место. Теперь был уверен, что вернется сюда еще не раз.

Всматриваясь вперед, определил путь: ему стоило идти назад между гольцом и большой горой. Для этого надо было преодолеть два ложка, а затем подняться на седловину. Уверенный в себе, быстро зашагал вниз — так было ближе. Но чем дальше спускался, тем глубже становился лог, который неумолимо затягивал его дальше и дальше. Стараясь выправиться, Кузя пошел влево, как предполагал, хотел выбраться на пригорок. Не понимая, куда идет, стал метаться из стороны в сторону, хотел найти хоть какую-то плешину, чтобы с нее увидеть окружающую его тайгу, но все было бесполезно. Вокруг него стояла высокоствольная чаща из толстых кедров и пихт.

Бродил до тех пор, пока не устал. Сказывалась бессонная ночь и дальний переход. Так далеко он еще не ходил никогда. Прислонившись к стволу кедра, достал из кармана картофелину, быстро съел ее. Хотел вытащить еще одну, но, расслабившись, поленился, закрыл глаза и тут же и уснул.

Проснулся от непонятного шума. Слегка приоткрыл глаза, но тут же зажмурился от страха. Перед ним, на расстоянии вытянутой руки находилось какое-то непонятное чудовище. Подумал, что это ему снится, вновь приоткрыл веки. Нет! Это был не сон. С шумом втягивая ноздрями в себя воздух и так же выдыхая на него смрадом, рядом на четырех лапах стоял большой бурый медведь. Неторопливо обнюхав его с ног до головы, прикоснулся шершавым языком к руке. Кузя в потрясении! В голове уже не было мыслей, потому что знал, что тот его сейчас будет есть.

Но зверь не торопился. Осторожно попятившись назад, недолго смотрел на него спокойными коричневыми глазами. Потом повернулся на месте, встряхнул лохматой шубой, сделал несколько шагов в сторону. Сзади — три шерстяных клубка, маленькие, как трехмесячные щенки, медвежата. Косо посматривая на Кузю, хотели подойти к нему, но мать не разрешила. Утробно хрюкнув, неторопливо побрела в гору, уводя за собой потомство. Перед тем, как скрыться за деревьями, остановилась, оглянулась, качнула головой и подалась в чащу. До него еще долго доносились тяжелые, уверенные, удаляющиеся шаги хозяйки тайги, которые вскоре растворились где-то под перевалом.

Не смея пошевелиться, Кузя долго сидел на месте. Произошедшее было похоже на возвращение с того света. Или это ему так казалось? В захватывающих байках, преподносимых взрослыми детям, медведь представлялся страшным, коварным и хитрым зверем, от которого неизвестно, что ожидать при встрече. Хозяином тайги пугали. Этим чувством был напитан и он. Двигаясь по ночной тайге, молил Бога, чтобы тот отвел его от косолапого, не представлял, что будет, если произойдет случайная встреча. А тут… случилось. И как? Если кому-то рассказать, что медведь лизнул ему руку, над ним будут всю жизнь смеяться сверстники. Но это было! Как теперь верить в рассказы о его злобном, беспощадном характере?

После того, как медведица ушла, страх Кузьки растворился, как круги в проточной воде. Ему вдруг стало необычайно весело и хорошо. Теперь он не боялся хозяина тайги, знал, что он его не тронет, если ему не причинить вреда.

В прекрасном настроении, воодушевленный своим открытием, Кузя встал, хотел идти дальше, но сник. Он по-прежнему не знал, где находится и куда надо идти. Тем не менее, не сидеть же на одном месте, ждать помощи, зная, что тебя никто не найдет. Немного подумав, решил идти в гору, откуда должно быть хорошо видно округу.

Выбирался по склону долго. Жаркое солнце подплавило поверхность наста. Идти стало труднее: он начал проваливаться по щиколотку. Кожаные бродни промокли, расквасились, как лепешка на сковородке, стали тяжелыми, скользкими. Кузя часто присаживался, отдыхал, съел оставшиеся две картофелины. Но это только разозлило голод. А идти надо было неизвестно сколько.

Сколько он бродил по тайге, не помнил. Его качало, в глазах плыли круги, а густой лес не желал его выпускать из своих цепких объятий. С тоской заметил, как солнце на западе начало осаживаться между высоких стволов деревьев. Надо было искать место для ночлега.

Выбрав подходящее, протаявшее под кедром ложе из старой хвои, вытащил из-за пояса топорик, нарубил пихтовых лапок. Потом долго тюкал нетолстые сушины, натаскал их в одно место для костра. Их было не так много, до утра не хватит, но на большее не было сил. Чиркнув спичками, запалил сухие ветки. Жаркий огонь живо охватил сухое дерево, превратив его в костер. Снял бродни, повесил их на палках возле пламени, чтобы просушить. Протянув к теплу босые ноги, плотнее закутался в ватную телогреечку и, повалившись набок, тут же заснул.