Владимир Топилин - Хозяин Спиртоносной тропы

Заметив это, Анна Георгиевна мило улыбнулась: ей нравились непьющие люди, и это добавило Кузьке еще один плюс. Стараясь узнать о нем как можно больше, хозяйка ненавязчиво задавала какие-то вопросы. Кузя отвечал мало, больше ел: проголодался за день. Вместо него отвечала Даша. Она была в прекрасном настроении, весела и активна, за что маме пришлось дважды сделать ей замечание, но бесполезно. Дарья уже видела себя в дороге и не могла удержаться от эмоций. Если бы Кузя позвал ее выехать прямо сейчас, она согласилась бы без колебаний.

По окончании ужина домочадцы стали расходиться. Кузя тоже пошел к себе: утром рано вставать и надо выспаться. Оговорив с Дашей время подъема и выезда, скрылся в гостевом доме. Не раздеваясь, завалился на заправленную кровать и тут же уснул.

Очнулся от непонятного толчка. В домике сумеречно, но видно, что рядом кто-то стоит. Подскочил на кровати:

— Кто тут?

— Тихо, не кричи, — спокойно ответила Даша и осторожно присела рядом.

— Пора вставать?

— Нет еще, все только легли.

— А что тогда?

— Так, не спится что-то… посижу с тобой рядышком.

Кузька затих, как мышка перед соболем. Ощущает, как у Дарьи дрожат руки. Слышит, как рвется дыхание. Чувствует, как от нее исходит приятное тепло и аромат каких-то духов. Непонятно почему закружилась голова. Хочет протянуть к ней руки, но боится, не знает, что ей надо. Первый раз, кроме Кати, находится так близко с девушкой и от этого трепещет, как заяц. Она, понимая его робость, бережно положила голову ему на плечо, прикоснулась ладошками к щекам. Его заколотило как в лихорадке, хочет в ответ обнять Дашу, но не может, сковало суставы. Сколько так лежали, не помнит. Так и не дождавшись от него встречной ласки, она встала, тяжело вздохнула:

— Мал ты еще. Не вырос, — усмехнулась Дарья и, запахнув на груди приоткрытый халат, вышла вон.

Кузька — что баран на вертеле, закрутился на постели. Подскочил, хотел догнать, бросился к двери, но мимо: трахнулся лбом о косяк. Все же нашел проход, вылетел на улицу: нет никого. Ушла. В висках стучит: «Она же приходила к тебе!.. Дурак! Дурак!.. Дурак!»

Упал на кровать, закусил деревянный козырек, едва зубы не сломал. Сжал кулаки, ударил сам себя несколько раз, откинулся на подушку, застонал:

— Это ж каким оленем надо быть!

Бессонная ночь была томительной. Кузька вскакивал, ходил из угла в угол, опять падал на кровать, крутился, стараясь заснуть, но так и не мог. Воспаленные мысли жарили сознание: «Она его любит! Она приходила, чтобы он ее обнял, поцеловал, приласкал. А может быть, даже…» Что подразумевалось под последним понятием, было жарко даже думать. В своем возрасте он уже знал, от чего родятся дети, но сам и в мыслях не мог представить, каково это «на вкус и цвет», хотя с Мишкой Клыповым говорили об этом все чаще и чаще. И вот Даша. Сама потянулась к нему, но он даже не пошевелил пальцем, чтобы встретить первую любовь. Теперь она, наверно, над ним смеется и будет презирать. И уж точно больше никогда не придет к нему вот так, как сегодня.

Подавленный последней мыслью, заскрипел зубами, вцепился в подушку. Потом вдруг осенило: «А ведь у нас еще два дня пути!.. А по дороге всякое может случится. Будут остановки, небольшой отдых. Надо только не растеряться, не быть рохлей, как сегодня, быть настойчивым, и все получится».

От осознания ему стало легко и свободно, будто вдохнул полной грудью свежего воздуха после задымленной бани. Надежда и ожидание — как весна с ее неотвратимыми последствиями безудержной любви. От нее никуда не деться, рано или поздно вдохнет в тебя импульс продолжения жизни. Так, значит, надо только дождаться этого часа и решительно действовать, несмотря ни на что.

Стремясь приблизить утро, Кузя стал собираться: все равно не уснуть. Стараясь не шуметь, вышел во двор. Собаки узнали его, пару раз тявкнули и замолчали. Рассвет только окрасил на востоке тонкую линию горизонта. Все еще спали, но он решил оседлать лошадей. Прихватив керосинку, прошел в конюшню, вывел в пригон Поганку.

Закрепив седло и уздечку, навесил стремена, прогнал ее к воротам, оставил у коновязи.

Теперь настала очередь кобылы Даши. Накинул уздечку, вывел ее под навес. Посветил керосинкой по верстаку, нашел седло. Прилагая силы, взял его руками и… сразу не понял перемен: оно оказалось легким, будто он поднял всего лишь сухую чурку. Озадаченный открытием, несколько раз поднял и опустил его на пол: да нет же! Седло было легче примерно в три раза, чем в Волчьем логу. Покрутил его на досках, при свете лампы обнаружил, что оно толще, чем обычное, а между суконным потником и кожей имеет пустоту, некое подобие брезентовой сумы, которая плотно зашнуровывалась сыромятными ремнями. Вероятно, там что-то было. Развязал веревочки — пусто. Перевернул седло, встряхнул как следует. На доски что-то выпало. Взял крупинку двумя пальцами и сразу узнал песок — золото! За шиворот будто налили горячего дегтя. Лицо загорелось и тут же остыло. «Так вот почему кобыла потела и отставала на подъемах. Дарья в седле везла…»

От страшной догадки испуганно повернулся, будто его поймали на месте преступления — никого. Только Дарьина кобыла смотрит на него темными, блестящими глазами, будто хочет спросить: «Ты зачем меня поднял в такую рань?» Сел на доски, тупо уставившись в пол: что все это значит? Какое-то время слушал, не послышатся ли шаги и не застанут ли его тут? Вдруг как клином раскололо: почему он тут сидит? Хочет, чтобы его действительно обнаружили с седлом? Вскочив, положил его на место, завел кобылу в конюшню, снял уздечку: «Пусть тебя кто-нибудь другой снаряжает в дорогу». Также осторожно повернул Поганку, освободил от всего: пусть будет так, будто он еще не просыпался. Зашел назад в гостевой домик, лег на кровать. От нервного напряжения, обдумывая открытие, впал в забытье, отключившись от окружающего мира.

Очнулся от ярких лучей солнца, бьющих в окно. Вскочил на кровати, соображая, где находится. Осмотревшись, узнал комнату, понял, что проспал. На улице встревоженные голоса. Открыл двери, увидел возле крыльца дядьку Андрея, Федора и Дмитрия. О чем-то негромко разговаривая, они посматривали на входные двери. Заметив Кузю, дядька Андрей махнул ему рукой. Он подошел, встал рядом, ожидая, что скажет.

— Даша заболела. Жар, температура, — пояснил тот. — Доктора вызвали.

— Вчера же все было нормально, что могло статься? — заволновался Кузя.

— Кто ж его знает? Может, съела чего, или продуло.

Прошло некоторое время. В распахнувшуюся дверь вышел врач с небольшим саквояжем. За ним — Анна Георгиевна.

— Постельный режим, покой, минимум посетителей, — давал ей наставления доктор. — Ничего страшного, небольшое отравление. Через пару дней встанет на ноги.