Владимир Топилин - Хозяин Спиртоносной тропы

В ожидании задремал. Очнулся от топота ног. Наверх, на настил забежали двое старателей. Шаркая чунями по доскам, спрятались за угол склада, чтобы не заметили из окон конторы. Чертыхаясь на зарядивший проливной дождь, начальство, грязь и прочие неудобства, присели на лавку, вытащили из карманов трубки, табак, закурили. Кузю не видят, он их тоже. Зато хорошо слышит разговор и даже то, как один из них отвернулся, сходил в туалет.

Кузя не стал выдавать себя. В прерванной дремоте опять прикрыл глаза, слушая, о чем говорят бергало.

— Не, сюда боле на следующий сезон не пойду. Тут дурят шибко, — негромко проговорил тот, у кого был грубый, прокуренный голос. — Начальство не поймешь, каждый год какая-то сказка: то смыва нет, то цена на золото упала. А нынче и вовсе китайцы полакомились. Говорят, шесть пудов уперли. Что при расчете получать? Почитай, полсезона отмытарили и все зазря?

— И то верно. Тут, на Крестовоздвиженском, всегда какая-то оказия происходит. Сам на бутаре работаю, вижу, самородки с кулак попадаются, а по деньгам — кукиш с солью, — недовольно вторил другой баритон. — Наживаются на наших шеях господа, ох, наживаются! А позавчера вовсе…

— Что позавчера? — перебивая долгое молчание, поинтересовался первый старатель.

— Да… не буду говорить, — с шумом выдохнул дым второй.

— Нет уж, ударил раз — бей второй.

— А ты никому?

— Смотря что.

— Позавчера в воровском бараке Кот у Власика «Ласточкин хвост» в карты выиграл, — понизив голос до того, что Кузя едва разобрал слова, проговорил второй.

— Ну и что? Мало ли кто у кого и сколько золота переиграл? — равнодушно спросил первый.

— А то! Этот «Ласточкин хвост» я самолично с бутары снимал и передал съемщику Митьке Петрову. Он тут же взвесил самородок — сто пятьдесят шесть граммов.

— Удивил! — в том же тоне усмехнулся бергало. — Ты болото не мути, и так мутное. По делу говори.

— По делу и сказываю. Золото со съемки куда идет?

— В сейф под охрану. — И в нетерпении: — Я тебе что, буду сказки сказывать? Может, еще расписать, как его в город возят? Не томи кишки, и так голодный.

— Так вот. Я этот самородок хорошо запомнил: будто у ласточки хвост, как две стрелки. Мы отмыли в конце июня, месяц прошел. Китайцы золото уперли две недели назад. Откуда же тогда «Ласточкин хвост» у Власика очутился?

— Хошь сказать…

— Ничего не хочу сказать. Я ничего не говорил, ты ничего не слышал. Могу совет дать: тикать, брат, отседова надо. Неладное тут твориться. Хрен поймешь, какая каша варится: господа с ворами дружбу водят. Воры с урядником под гармонь песни распевают. А простые мужики без денег заживо гниют.

— Куда тикать-то? Везде так.

— Везде да не всюду. Краем уха слышал, по Жейбе кустари второй год мутят, сами на себя работают, все в общий котел и без хозяина. После сезона каждому по полмешка денег досталось. Вот бы к ним податься!

— О том тоже весть доходила. Да как податься, коли тайги не знаем?

— Да уж, куда ни кинь — кобылий хвост.

— Ладно уж, хватит песок толочь. Пошли на работы, кабы нарядчик не потерял. Вроде как и дождь поутих.

Поднявшись с мест, бергало свернули за склад.

Кузя — как зайчонок перед лисой. Даже не смел посмотреть, кто они, тем более знать, как зовут. В ушах слова старателя: «Как у Власика самородок очутился, если все золото китайцы украли?» В голову бахнуло, будто с той фузеи: «А ведь Стюра говорила, что китайцы пустые ушли, без золота. Откуда она знает?»

Поднявшись с места, вылез из-под настила, побрел в контору. Стал проходить мимо коновязи, погладил мокрую от дождя Поганку. Та в свою очередь всхрапнула: «Ты где бродишь? Домой пора!» Поднялся на крыльцо администрации, прошел в кабинет управляющего. Тот же приказчик развел руками:

— Нет еще, жди.

Вышел на крыльцо, обдумывая услышанный разговор. Сзади — стук каблуков. Изрядно захмелевший за это время урядник, теперь уже без огурца в кобуре, положил руку на плечо, прищурился:

— А-а-а, это ты? Не уехал еще? Поди, голодный? Хошь, на кухню проведу? Накажу — покормят.

В другое время Кузька бы не отказался, но сейчас было не до обеда. Как бы между прочим, негромко спросил:

— Скажи, дядька Михаил, а кто такой Кот?

Тот, даже не удивившись, нахмурил брови, посмотрев на Кузю, ответил:

— Вор. В кандальном бараке самый главный, — и поднял указательный палец. — Откель ты его знаешь? Зачем он тебе?

— Не нужен он мне вовсе, — не зная, как объясниться, промолвил Кузька. Кое-как выкрутился: — Это мы с Соколовым одно дело замыслили. Как сделать, чтобы наши барачные с вашими не имели контакт.

— Вон как? — сурово посмотрел на него урядник. — Дело хорошее! А то совсем распоясались урки, никакого сладу нет. Работать не хотят, да еще замышляют приисковые поставки под контроль взять. Выгнать бы их взашей, да боюсь, проблем больше будет. Так хоть порядок на прииске поддерживают, сволота. Ну да я их — замахал кулаками — поставлю под хомут! Они у меня мои сани потянут!

Угрозы длились недолго. Постучав по полу каблуками, Раскатов вызвал из кабинетов всех, кто в эту минуту был в конторе. Узнав, кто тут нарушает покой, приказчик, писарь и кассир успокоились, занялись своими делами. Перед тем, как вернуться за стол в кабинет, приказчик, умело прятавший правую руку под бумагу, потому что не хватало двух с половиной пальцев, предложил:

— Шел бы ты, Михаил Иванович, спать. Вернется дядька — мне чуб расчешет, что ты пьян.

— А ты меня поил? — загремел грозным голосом Раскатов. — Я ить тебя, Власик, врать не учил и не буду. Ты меня огурцом не напугаешь, — пьяно раскачиваясь, указал пальцем в потолок, — потому как Коробков мой лучший друг! Мы с ним на ентом прииске уже десять лет хозяйничаем. И таких поучак, как ты, за горой Валуихой в сани по пять человек запрягаем. А сами — на санях! Не посмотрю, что ты ему близкий родственник, кнутом задницу надеру! — И уже с улыбкой, шепотом для Кузьки: — Это я для порядку, чтоб знали, кто тут власть.

— Это Власик? — догадался Кузька.

— Да, он самый. А нашто он тебе? — все больше раскачиваясь, дышал перегаром Раскатов.

— Мне его не надо. Просто тетка говорила, что у Коробкова тут родные работают.

— Да, Власик ему племянник. А кто твоя тетка?

— Порунья.

— Порунья? — подкручивая правый ус, смешно, как овечка заблеял Раскатов. — Так мы ж с ней третьего дня у Свиридихи внучку крестили! Ишь, до сих пор здоровье поправляю.

Он хотел рассказать что-то еще, но из-за старательского барака вышли трое мужиков. Один из них был Коробков. Увидев его, урядник поправил картуз. Кузя облегченно воздохнул: наконец-то! Поднявшись на крыльцо, управляющий посмотрел на урядника, покачал головой. Узнав Кузьку, позвал за собой.