Владимир Топилин - Хозяин Спиртоносной тропы

— Н-да уж, — косо посмотрел на Коробкова следователь — тот согласно покачал головой, вероятно, знал, что на них нападали, — и опять Кузе: — Как же ты ему отдал? Навовсе?

— Нет. Он обещал следующим разом вернуть.

— Что ж, хорошо! Проверим. Иди, покуда возле крыльца на лавке с мужиками посиди и никуда не девайся, — покачал головой сыщик и крикнул в коридор: — Кауров! Проследи за парнишкой, чтоб никуда не утек! — И подчиненному в комнате: — А ты, Самойлов, бери человек пять из охраны и к нему домой. Поговори там с кем, где он был те три ночи, и пошукайте револьвер, может, где спрятал, а нам врет, что отдал.

Покачиваясь на слабых ногах, Кузька вышел на крыльцо, замотал головой.

— Тебе что, паря, плохо? — спросил у него Кауров, который был к нему приставлен для охраны.

— Нет, все хорошо, — ответил он, присаживаясь на лавку.

А у самого в голове хаос мыслей: сейчас полицейские найдут закопанный на сеновале в труху револьвер. Но это не беда: Катя. Они сейчас ее допросят, и она расскажет про Захара. Схватился руками за голову: «Эх, дурак! Не надо было слушать Стюру. Надо было все рассказать в то же утро, как было. Тогда бы ничего не было. Ведь Посошок сам пришел Катю силой брать. Глядишь, все обошлось куда спокойнее. А так — в цепи и в забой. Может, пока не поздно, пойти и все рассказать? Да нет, надо было говорить сразу… Ачто, если… сигануть в тайгу, пусть ищут! — но тут же откинул эту мысль. «Рано или поздно все равно найдут!» — так говорил отец. К тому же, Катя. Вся вина свалится на ее плечи, а это подло оставлять ее одну в такую минуту».

Из конторы в сопровождении Соколова вышел второй следователь, махнул охране рукой:

— Несколько человек с нами. Можно без лошадей, тут недалеко.

Неторопливо пошли в сторону Кузиного дома.

— Что, паря, по Дмитрию печалишься? — приставив карабин к стене, присел рядом Кауров. Положил руку на плечо: — Что ж, брат, всякое бывает. Приисковая дорога — что пила с острыми зубьями. Пилить надо вдвоем или гурьбой, и осторожно, чтобы не пораниться.

— Где и как все случилось? — тяжело вздохнув, спросил Кузя.

— На Кизире в прижиме, — набивая трубочку табаком, начал рассказ Кауров. — Сразу-то не хватились. Отсюда уехал и там не явился. А там и тут думали, что все нормально. Мужики какие-то ехали, случайно обнаружили. Чуть выше лодка старая стояла, в ней кровь. Сейчас опрашивают, чья лодка, но разве найдешь? Непонятно, почему его в реку не скинули. Есть предположение, что он убежал раненый, в кустах спрятался, а потом кровью истек.

— А рана какая?

— Сам не видел, говорят, ножом в бок ткнули.

— А коня нашли? А вещи? Седло?..

— Ничего нет. Коня могут продать или заколоть. А вот вещи — интересный ферт: при нем в кармане были часы золотые, перстень на пальце, деньги, бумаги в папке приисковые: это все целое.

Он говорил что-то еще, но Кузя уже слушал его вполуха. Для него стало понятно, что Дмитрия убили неспроста. Если не взяли драгоценности и вещи, зачем тогда лишать человека жизни? Здесь ответ напрашивался сам собой: убийца знал про седло, в котором перевозили золото!

Эта догадка — как запах нашатырного спирта, привела в чувство, заставила думать острее и глубже. До этой минуты он не задавался мыслью, откуда и чье золото везла Даша в седле. Это было не его дело: так учил отец. «Не суй нос в чужую поклажу, наполняй свою», — говорил он, и в какой-то мере был прав. Но здесь было очевидное преступление, убийство человека, и не обратить на это внимание невозможно. Прежде всего, надо узнать хозяев золота. Без сомнения, это была семья Коробковых, вероятно, все без исключения. Василий Степанович отправлял его отсюда, с Крестовоздвиженского прииска, а брат Андрей Степанович принимал там, в городе. Об этом знала Анна Георгиевна, а также Дмитрий. Кузька хорошо помнил его пьяную реплику: «Я тогда ваше седло вытряхну!», и как от этого изменилось поведение Анны Георгиевны. Скорее всего, знала об этом и Даша. Да только вряд ли кто из родных убил Дмитрия, хотя и это исключать не стоит. Кузя слышал о таких удивительных случаях убийства, что не сразу поверишь! Жена отравила мужа цианидом, но не до конца: перед тем, как умереть, он задушил ее полотенцем. Было и другое дело — сестра отрубила брату голову тупым топором. Еще: племянник поставил на любимую тетку возле шурфа медвежий капкан, а потом инсценировал пожар, сжег ее заживо. И причина тому одна: золото.

Отец говорил: «В золотом коварстве прежде надо искать среди своих, а потом класть грех на чужих!» В этом случае сначала стоило проверить тех, кто был вхож в семейные дела Коробковых, прощупать связь кумовства. Допросить Заклепина, Соколова, Раскатова да и этого, племянника Власика. Может, и он знал, что золото возят в седле да к тому же без охраны. Только кто же их допрашивать будет? Также есть вероятность, что Дмитрий мог проболтаться по пьянке своим товарищам в кабаке. Круг подозреваемых настолько широк, что Кузьке при его положении никогда не узнать настоящего убийцу. Да и зачем ему это надо? У него от своего голова кругом. Вон скоро вернутся сыщики, и ему будет конец.

От этой мысли Кузя непроизвольно обхватил руками голову, застонал, как загнанный в угол охотниками медвежонок. Даже Кауров пожалел его:

— Да не убивайся ты так. Понимаю, человека жизни лишили, не зайца. Что теперь поделаешь?

Кузя невольно вспомнил Дмитрия: хоть и пьяница, но парень был неплохой. Когда ехали вдвоем, показал себя только с положительной стороны. Не просил остановиться, «чтобы поправить здоровье» в питейном заведении, не стонал, как красная девица, не требовал отдыха. Наоборот, от начала до конца пути ехал с такой скоростью, какую выдерживали лошади. Доехать за один день до прииска без ночевки — его инициатива, от которой Кузя не мог отказаться.

Из конторы вышли Заклепин и Коробков, позвали в сторону.

— Без свидетелей спрашиваем, правда то или нет, что ты револьвер Дмитрию отдал? — негромко спросил Матвей Нилович. — А то нас сумление берет с Василием Степановичем. Да не бойся, никому не скажем. Василий Степанович вон, наоборот, хочет тебе благодарность высказать за то, что Дарью два раза защитил. Нам об этом следователь сказал. А сам-то что доселе молчал, как дело в дороге было?

— А что разглагольствовать? — равнодушно пожал плечами Кузя. — Было да и только. Все же хорошо кончилось.

— Так-то так, но могло быть иначе, — вступил в разговор Коробков. — Прежде всего тебе руку за дочь подаю! — протянул широкую ладонь, крепко пожал Кузину. С удивлением заметил: — Ишь, какой сильный, весь в отца. Еще вот возьми, — протянул золотой червонец. — Это награда, что Дарья живехонька осталась. Неизвестно, как бы все повернулось, коли тебя бы там не было.