Анатолий Луцков - Однажды в Африке…

Неделю назад капитан созвал вечером на палубе между надстройкой и третьим трюмом, потому что с моря начинал дуть бриз, короткое собрание команды. Даже Каминский сидел поодаль с неискренним, как ему показалось, вниманием на лице. Капитан хотел знать окончательное мнение команды: согласны ли все ждать, пока их участь решится где-то на другом континенте, или при первой возможности отдавать швартовы и покидать порт. Все заключалось в одном: будут ли найдены деньги на покупку горючего в порту другой страны при следовании на северо-запад. Дойти до этого порта они смогут на запасе топлива, который у них есть. Думали недолго, за это и проголосовали.

— А откуда возьмутся деньги, вас это интересует? — с наигранной невинностью поинтересовался капитан.

Все неловко молчали, второй механик дурашливо, а может быть, и с отчаянием брякнул:

— Может, кому-нибудь повезет, и он банк ограбит.

Никто тогда не засмеялся.

И вот с сегодняшнего утра в каюте капитана была надежно спрятана пухлая пачка долларов, полученная от раннего посетителя. От удивил капитана тем, что заговорил на вполне понятном русском языке, пояснив при этом, что когда-то окончил институт в Воронеже. Деньги же эти составляли ровно половину той суммы, которую он предложил капитану за доставку партии ящиков в назначенный пункт, который будет ему указан. Сам же мистер Огемфе (так он себя назвал) и его лоцман будут находиться на «Ладоге» до самой выгрузки. Тогда капитан и получит остальные деньги, документы на груз (сельскохозяйственная техника в ящиках), а также денежный чек, который должен быть оплачен в одном из банков города. «Этот банк будет закрыт после праздника на несколько дней», сказал Огемфе с подкупающей откровенностью, и что потом он вообще будет ликвидирован. Чек этот и все документы — это только для властей. Капитан понял, что о наличной оплате надо молчать. Груз «Ладога» получит в море с борта другого судна, которое будет ее ожидать недалеко от берега. «Все как в авантюрном фильме», — невесело усмехнулся про себя капитан, а вслух лишь сказал, что от причала ему трудно будет отойти своими силами, теплоходу негде развернуться и нужен буксир, чтобы немного оттянуть нос судна в сторону моря. Огемфе пообещал, что буксир подойдет к «Ладоге», когда хорошо стемнеет.

Утром капитан объявил команде за завтраком обыденным, даже несколько ленивым голосом о том, чтобы все были на борту к двадцати двум часам. Ему хотелось верить своим людям, но он понимал, что человек бывает слаб, и тогда осторожность для принимающего решение окажется спасительной. Поэтому он ничего больше не сказал. Завтра в стране будет праздник — День независимости, и в этом крупном портовом городе торжества готовились такие, чтобы не уступить столичным, так как многие здешние жители были убеждены, что именно их город должен был стать столицей; но белые люди, правившие их страной почти сто лет, считали климат на приморской низменности нездоровым и выбрали для столицы колонии место на небольшой возвышенности.

Улицы украшались портретами президента, среди которых преобладали два варианта: в военной форме и с орденами фантастического вида, а другой — в цветистой широкой агбаде — рубахе с круглым воротом и в шапочке пирожком из леопардовой шкуры.

Уже днем город начнет самозабвенно плясать под грохот бесчисленных барабанов, пить все, что пьется, и продолжаться это будет до утра и даже значительно дольше.

Капитан подумал, что этот Огемфе, который оставил у него деньги и не потребовал даже расписки, выбрал время выхода в море не случайно.

Свирин, когда неделю назад писал жене, не зря изорвал два предыдущих письма. В них он пытался пересмотреть свои отношения с женой сумбурно, упрекая себя в душевной несостоятельности, и как результат — удручающая очевидность его жизненных неудач. Люди вступают в брак, здраво рассуждал он, чтобы быть вместе. Если же супружеская жизнь состоит из одних разлук, то в ее целесообразности стоит усомниться. В общем, такими покаянно-скорбными рассуждениями Свирин пытался обеспечить себе индульгенцию по поводу некоторых вольностей, которые он мог бы себе позволить в будущем. Дело в том, что за пару дней до написания письма Эльяс Халид (возможно не без тайного умысла) направил его с торговым поручением к владелице небольшого магазина на проспекте Президента (имелся в виду нынешний президент). Эльяс оптом отправлял ей кое-что из галантереи. Свирин был любезно принят лучезарно улыбающейся молодой хозяйкой светлошоколадного цвета и в ярчайшем платье туземного покроя, усажен за стол в большой комнате жилой части дома, накормлен, так как время было обеденное, супом «эгуси» с курятиной, креветками и весьма умеренно наперченным. Были и другие экзотические кушанья. На Свирина такой прием и сама хозяйка по имени Аина произвели должное впечатление. Когда он прощался и благодарил ее, он даже вспомнил и привел одно местное выражение, звучавшее как «ми мот фул». Оно должно было означать нехватку слов для благодарности, а дословно переводилось как «мой рот дурак».

Свирин был тогда приглашен в гости на приближающийся праздник, и он со смущающей его самого поспешностью это приглашение принял. Он уже сознавал, что падение его не за горами. Но Свирин тогда еще не знал, что судьба в лице коренастого господина Огемфе уже идет ему на помощь и сделает его будущее угрызения совести излишними.

Дня через два после того, как Свирин познакомился с соблазнительной Аиной, вечером он сидел в каюте у Сенченко, который обычно был у него подвахтенным, сменяя его на руле. Отмечали день рождения Сенченко, высокого, худого, отдаленно напоминающего актера Александра Абдулова, посаженного на строгую диету. Пили слегка разбавленный спирт, добавляя в него лимонный сок и лед кубиками, который Свирин принес в термосе от Эльяса. Медицинский же спирт Сенченко нашел в аптеке где-то в самом центре города.

— Темный здесь народ, — высказал свою мысль именинник. — Это я насчет спирта. Спрашивает один местный житель: «Бо, ветин фо?». Я ему отвечаю: «Дринк». Для чего еще? У него глаза на лоб полезли от удивления.

— Слушай, Сань, — с какой-то нервозной нерешительностью начал Свирин, — вот ты смирился бы с тем, что жена тебе изменяет? Извини за излишнюю прямоту вопроса. Но жизнь-то у нас какая? Как в старой моряцкой песне: «Нынче здесь, завтра там». Дома бываем крайне редко и вообще…

Свирина волновал вопрос его возможного падения после знакомства с Аиной.

— Я давно уже на это смотрю предельно просто, Игорек, — с готовностью, словно он давно ждал такого вопроса, отозвался на это Сенченко, закусывая апельсином. Кроме апельсинов, бананов и жареного арахиса на их столе ничего не было.