Михаил Самарский - Распятые любовью

– Кстати, ты обещал новостью поделиться! – вспомнил я.

– Нет, брат, – Копытин погрозил пальцем, – ты сначала расскажи, что там у тебя случилось?

– Почему сразу «случилось»? – вздёрнул брови я.

– Боря! – протянул Копытин. – Ты прекрасно держишься, брат. Молодчина! Но, извини, дружище, у тебя на лбу написано: Уильям Шекспир, «Маленькие трагедии».

– Литератор ты хренов! – рассмеялся я и поправил друга: – «Маленькие трагедии» – это у Пушкина.

– Ну и ладно, – согласился Копытин, – автор тут не имеет значения. Тут дело в другом, когда это ты ко мне, мой дорогой друг, в гости в такую «рань» приезжал, да ещё без жены? Рассказывай-рассказывай, – наполнив рюмки, предложил Владимир. – Надеюсь, с Галькой-то всё нормально? Или бес в ребро пробрался?

– Нет-нет, – замахал я руками, – как раз с Галиной всё хорошо! Бесов гоню от себя.

– А что тогда глаза такие потухшие?

– Серёга бузит, – тяжело вздохнув, произнёс я. – Да так бузит, что, наверное, уже и не помиримся никогда.

– Да ладно тебе! – изумлённо воскликнул Копытин. – Зачем так фатально? Что там у вас произошло?

– Подлость произошла, Володя, великая подлость! – опустив голову, сказал я.

– Не томи уже, говори! – Копытин положил руку на плечо другу. – Освободись от негативной информации, как я тебя всегда учил. Говори, и пусть вся чернота идёт прочь, а мы её сейчас водочкой, водочкой заразу…

Я поднял голову и долго смотрел на Копытина (тот не стал нарушать моё молчание – Владимир умел слушать и слышать собеседника), затем, откашлявшись, тихо сказал:

– Отказался садиться со мной за стол?

– В смысле? – разинул рот Владимир.

– В прямом! – горько усмехнулся я. – Надули ему в уши, он пришёл домой и объявил матери, что отец, то бишь я – голубой.

– Ни хрена себе! – присвистнул Копытин. – И как он это объяснил?

– Забыл, что ли? Я же тебе рассказывал о перипетиях своей тюремно-лагерной жизни и о том, почему уехал со своей малой родины, у нас в городе все, всё и всегда обо всех знают, а если не знают подробностей, то сами такое додумают, что и на голову не натянешь…

– Да ничего я не забыл! – помотал головой приятель. – Но он-то откуда знает эту историю? – воскликнул Владимир. – Выходит, и в Москве тоже ничего не утаишь? Ты когда освободился? Кажется… дай бог памяти… ты говорил… в тысяча девятьсот…

– В 1992 году, – напомнил я.

– Точно, – Копытин хлопнул себя по лбу. – А Серёга родился в 1994-ом! Так откуда же он узнал о твоих приключениях?

– Мир не без «добрых» людей, – иронично усмехнулся я. – Как я понял, один из моих «однополчан» напел, Серёга даже кличку назвал – Шаман. Эта гнида столько мне зла в жизни сделала, я бы его собственными руками придушил.

– А где он его откопал? – удивился Копытин.

– Где-то познакомились.

– Случайно, что ли?

– Видимо, да. Не думаю, что Шаман его нарочно искал. Оно ему надо? Я не расспрашивал, Володь, Серёга пришёл сегодня домой весь такой взвинченный, и с порога затеял этот разговор прямо при Галине, начал при ней оскорблять меня, назвал петухом. Я не стал развозить базар, так перекинулись двумя-тремя фразами, потом я собрался и ушёл. Пожить-то пустишь?

– А вот этот вопрос твой совершенно не уместен! – цокнув языком, ответил хозяин. – Ты же знаешь, с Катькой я разошёлся окончательно, сын с внуками уехал в Канаду, дочь перебралась к мужу в Питер. Так что я тут в гордом одиночестве. Живи, – Копытин неожиданно рассмеялся и подмигнул мне, – только смотри мне, без этих своих петушиных штучек, знаю я вас, начнёшь приставать к одинокому мужику.

– Вова, – покачав головой, рассмеялся я, – ты, как всегда, в своём репертуаре…

– Надеюсь, не обиделся? – Копытин с улыбкой посмотрел на гостя и похлопал меня по плечу.

– Да разве на тебя можно обидеться? – я протянул рюмку, чтобы чокнуться, – давай, Владимир, за нашу дружбу.

– Давай, брат! – поддержал Копытин и, чокнувшись, опрокинул в себя стопку. – Слушай, – он вернулся к моим семейным проблемам, – может, мне поговорить с твоим Серёгой?

– Я думаю, не стоит! – ответил я. – Бесполезно.

– Уверен? А вдруг совесть проснётся…

– О чём ты говоришь, Вова, какая совесть? – эмоционально возразил я. – Был бы хоть намёк на совесть, разве он так поступил бы? Нет, тут никакие разговоры уже не помогут.

– Ну, ошибся человек! – настаивал Владимир. – Молодой, глупый…

– Понимаешь, Володя, ошибки ведь бывают разные. Есть такие, которые можно забыть, простить, исправить, наконец. А есть ошибки незабываемо-неисправимые…

– Может, ты усугубляешь, так сказать, драматизируешь? – попытался успокоить меня Копытин. – В тебе сейчас говорит обида и…

– Нет, Вова, не обида, здесь другое. Это предательство! Понимаешь? Подлое и коварное предательство! Зачем было так приходить и… и смешивать меня с грязью? Его поступок хуже предательства Павлика Морозова. Тот просто сдал отца, а этот самолично пытался растоптать меня… Павлик Морозов – XXI век, версия 2.0.

– Но ведь он твой сын, Борис! – перебив, воскликнул Копытин. – Ты же его воспитывал! Выходит, не досмотрел, не довоспитал или не долюбил…

– Согласен, – закивал я, – кроме «не долюбил». Я за двадцать три года слова грубого ему не сказал…

– А может и зря? – рассмеялся Владимир. – Иногда полезно как следует укрыть… Некоторые мысли без грубого словца не доходят до адресата, пролетают мимо ушей и уходят в небо. Ты вспомни наших отцов, разве они церемонились с нами, разве выбирали правильные слова, рассуждали, «педагогично или не педагогично выразился»? Так твой хоть шахтёром был, ты же сам рассказывал, а мой – преподаватель в техникуме, но доведёшь его, мало не покажется, так поговорит, что.., – Копытин махнул рукой. – А сейчас развели какую-то богадельню. Бедных учителей таскают за случайно брошенное слово на ученика. Одна учительница-ветеранша ученика оболтусом обозвала, так дело до суда дошло. И чего добились, придурки? Ушла женщина из школы, она и так десять лет переработала. Ты думаешь, школяры её лучше стали учиться? Ага, жди! В результате, стали наглее и хамовитее, а ЕГЭ провалили. Я тебе говорил, что Кристина моя учительницей работает?

– Что учительницей работает, ещё не говорил, но то, что она в «педе» училась, конечно, помню. Надо же, Кристина учительница! – вдруг воскликнул я. – Как же всё-таки время летит быстро. Кажется, совсем недавно в школу пошла, а уже сама учительница! Помнишь, мы с ней басню про муравья учили?

– Помню-помню, – улыбнулся Копытин, – Серёга твой 1994 года рождения, а Кристя моя в 1992 году родилась. Двадцать пять уже исполнилось. Деваха хоть куда!

– Внуков-то от дочки ждёшь? – спросил я.

– Жду, – ответил Копытин. – Но не знаю, дождусь ли?

– А что так? – вздёрнул брови я.