Михаил Самарский - Роман со счастливым концом

– Прекрасно! – воскликнул Осип Емельянович и ушёл в кабинет.

Через несколько минут он вернулся, махая распечатанными билетами на принтере.

– Вот наши билеты! Хватит уже жизнь терять возле этих супов, борщей, котлет, пирожков…

– Не могу с вами согласиться, – сказала женщина, – я получаю удовольствие от готовки. Честное слово! Главное – чтобы было из чего готовить. А дальше… фантазии нет предела. Вам нравится, как я готовлю?

– А разве я дал хоть один раз повод сомневаться? – хмыкнул Осип Емельянович. – Конечно, нравится, ты посмотри на меня. Константин Евсеевич прилетит из Америки и не узнает меня, скажет: а что это у нас тут за боров поселился? Посмотри сюда, – Брамс похлопал себя по животу, – разве это дело? Так что, Дашуля, прекращай свои кулинарные изыски, в моём возрасте нужно питаться сухарями и водой. Иногда можно кефирчику употребить и то обезжиренного. Так что переходим на диетическое питание.

– Не выдумывайте вы, Осип Емельянович, ну что вы такое говорите? Тоже мне нашли толстяка. Для вашего роста, мне кажется, вам нужно ещё с десяток килограммов набрать…

– Вы мне льстите, Дарья Андревна! – улыбаясь, сказал Брамс и обнял Дарью. То ли ему показалось, то ли женщина и впрямь хотела убрать руку с плеча, а потом передумала.

В тот день пара гуляла до позднего вечера. После кино Брамс пригласил даму в ресторан, та сначала отнекивалась, а потом согласилась. В гардеробе, Осип Емельянович незаметно сунул швейцару сто долларов и попросил немедленно доставить к их столику букет цветов. «Сдачи оставьте себе», – буркнул Брамс. Весь вид, ведущей затворнический образ жизни, женщины сегодня говорил о том, что она по-настоящему счастлива. После того, как галантный швейцар поднёс цветы и чрезвычайно учтиво доложил: «Мадам, приказано вам доставить!», Дарья посмотрела на своего спутника с непередаваемым восторгом.

– Осип Емельянович, – прошептала она, глубоко дыша, и закрыла глаза.

Даже самый стеснительный и оробелый человек в такой ситуации не упустил бы возможности произнести самые главные человеческие слова. Поцеловав женщине руку, Брамс тихо сказал:

– Дарья, то есть, Даша, я… я тебя люблю!

Дарья Андреевна, не открывая глаза, молча кивала головой, по её щеке катилась слеза. Осип Емельянович вдруг вспомнил, как в детстве мама называла такие слёзы сладкими, а маленький Ёся пытался переубедить родительницу:

– Нет, мама, слёзы не бывают сладкими.

– Бывают-бывают, малыш, ещё как бывают, – улыбаясь, настаивала мама.

– Они же солёные, – крутил головой мальчик, и, сняв с маминой щеки хрустальную капельку, протягивал маме, – вот попробуй.

Мама озорно слизывала с пальца сына росинку, смеялась и утверждала:

– Сладкая, очень сладкая.

Ёся с недоумением пожимал плечами и, веря маме на слово, прижимался к ней. В течение всей своей дальнейшей жизни Брам не раз убеждался, что слёзы бывают и сладкими, и солёными, и горькими, и… даже безвкусными.

Расставаясь у подъезда, Осип решил не напрашиваться в гости к Дарье.

«Пусть она переспит с этим, завтра всё будет ясно. А заодно покажешь женщине свою выдержку и серьёзность намерений. Залезть в кровать – дело не хитрое, но в данной ситуации это будет не совсем правильно выглядеть. Держись, Осип, будь мужчиной до конца, ты же не мальчик семнадцатилетний, Даша оценит, – думал он по дороге домой, но в какой-то момент мысли его внезапно перевернулись и постучали снизу по темечку. – Это с одной стороны, это я так рассуждаю, это так мне кажется, а она, наоборот, подумает, мужик какой-то малодушный и нерешительный. И в ресторане посидели, и в любви признался, и в обнимку по городу гуляли, а у подъезда взял и сдрейфил. Эх, Ёся-Ёся, да может, ей твоя сдержанность, что козе баян. Смотрите, интеллигентишко какой нашёлся. Баба без мужика столько лет живёт, а он тут нюни распустил, «выдержка», «сдержанность», «оценит»… Тьфу на тебя. Ну, что тут оценивать? Говори прямо: струсил…».

Осип Емельянович не мог уснуть в ту ночь до самого утра. Ругал себя, корил, потом успокаивал, иными словами он и сам не понимал, что с ним происходит. Ему хотелось одного, прижаться к Дарье, прильнуть к её губам и…

Уснул он только с первым лучом, совершенно непонятно как проникшим в комнату из-за плотных штор.

Разбудили Брамса коллеги.

«Что опять случилось?» – мысленно воскликнул он, увидев на дисплее знакомое обозначение.

– Да, – коротко ответил в трубку Осип.

– Ёся, это дед. Можешь приехать, поговорить надо.

– Как срочно? – зевая, спросил Брамс.

– Да, как сможешь, так и приезжай, – уклончиво ответил Дед Акын.

– Я могу хоть сейчас, если это важно! – недовольно буркнул Осип Емельянович.

– Да, это важно, – сказал Дед.

– Хорошо, в течение часа буду, – пообещал Брамс и, мельком взглянув на часы, отправился в ванную комнату.

Дарьи ещё не было. Осип Емельянович оставил ей записку на столе, что уехал по срочным делам, надеется скоро вернуться.

* * *

Встретили Брамса Дед и его друг Трисон. Пёс, как обычно, для порядка пару раз тявкнул и, обнюхав гостя, успокоился.

– Что опять? – прямо с порога спросил Ёся.

– Ты хоть присядь, – усмехнулся дед, – так на пороге и будем общаться?

Брамс прошёл на кухню и сел за стол.

– Понимаешь, Ёся, – осторожно начал Дед, – тут такое дело необычное, что я даже не знаю, как поступить. Акробат просил пока тебе ничего не говорить, но… я так не могу. Для меня всё равно, что соврать, что промолчать. Понимаешь? Тем более, мы тут с ним на птичьих правах. Надеюсь, ты не будешь считать, что я стуканул на своего товарища…

Осип Емельянович пристально посмотрел на Деда и, покачав головой, тихо сказал:

– Об одном прошу, Андрей Михалыч, давай без заездов. Говори прямо, что тут у вас опять стряслось?

– Ну, прямо так прямо, – вздохнул Дед и выпалил: – с нами теперь ещё один человек живёт.

– Кто? – остолбенел Брамс. – Что за человек? Давно?

– С неделю уже, – Дед опустил глаза.

– А почему ты раньше не сказал? – нахмурился Осип Емельянович.

– Ты понимаешь, Ёся, я не думал и не гадал, что она здесь задержится…

– Она? – Брамс совсем растерялся. – В смысле, женщина?

– Думаю, что да! – усмехнулся Дед.

– Что значит, думаешь? Баба?

– Ну, вроде, да…

– Дед, не зли меня, – Брамс вскочил со стула и стал нервно прохаживаться по кухне. – Ты, что, не отличаешь уже мужика от бабы?

– Отличаю-отличаю, не горячись Ёся, – Дед подошёл к Брамсу и тронул его за плечо. – Я к тому, что сейчас всё что угодно можно ожидать. Смотришь – баба, рыло помыл – мужик. Как их там, эти трансы-шмансы и всякая дребедень. Ты чего телевизор не смотришь? Вроде баба, но голос прокуренный, пропитый, под глазом фингал, волос на голове… наверное, у меня больше.