Доминик Татарка - Республика попов

Дарина первым долгом побежала не к матери — к Паулинке. Лишь в комнате у сиделки ей сразу бросилось в глаза то, о чем она не могла догадаться в этих исключительных обстоятельствах: Паулинка уходит к мужу! Сиделка торопливо обувала башмаки, будто собиралась на экскурсию в горы. На кровати лежала приготовленная сумка, она была набита до отказа, из нее торчали газеты. Торопливость ли, злость или пламя в глазах и в лице Паулинки — все явственно говорило одной женщине о другой: она идет к любимому. Последует за ним. Тут не в счет препятствия, бесполезны отговорки. Дарина только заметила скромно, даже робко:

— Не знаю, Паулинка, достаточно ли ты осторожна. Подумай: а вдруг за тобой следят? Знаешь, Паулинка, — мужчин ловят на женщин…

Паулинка вскочила, будто ее ударили прямо в сердце. И тут Дарина передала ей, что узнала от Менкины.

— Томаш говорит, надо остерегаться Лашута. А ты с ним вела секретные разговоры. Что, если он в самом деле такой… — высказала Дарина свои опасения. — Паулинка, если можешь — не ходи сейчас к мужу…

— Пойду! — вырвалось у Паулинки, и она вспыхнула так ярко, что и Дарина покраснела.

— Ну прости, Паулинка, прости, — извинилась она, словно заглянула, куда ей не следовало. — Но если заметят, что ты собралась к нему — что тогда?

— Что тогда?.. Ты говоришь, за мной следят, обо мне знают, но тогда я именно и не должна оставаться у вас, — рассудила Паулинка и попросила позвать Менкину.

Паулинка добросовестно выполнила все, что поручил ей муж. Он передал через товарищей, чтобы шофер Чевуля как можно скорее приехал на черном фургоне прачечной, а Паулинка чтобы раздобыла нужные сведения и все, какие были, газеты. В газетах ничего нового она не прочитала, а сведения все были из рук вон плохи. Во Врутках — массовые аресты, среди железнодорожников схвачены все коммунисты. Подобные же сообщения поступали и с жилинских заводов. Что-то готовится. Но что? Раз сажают коммунистов — значит, враг готовит сюрприз, это уж товарищи знали по опыту. Но что это будет за сюрприз — Паулинка Гусаричка угадать не умела. Зато это, верно, знает он, ее Палько. Сегодня с рассвета Паулинка жила в напряжении, ее словно на дыбе растягивали. Все утро замирала. А теперь узнает, что за ней, возможно, следят. Вот и прорвалось в ней раздражение, но она сейчас же решила принять подозрение за действительность и действовать соответствующе. При Лашуте она о муже звука не проронила — нет, нет! — даже виду не подала, что знает о нем. Тут ей не в чем себя упрекнуть. И всякий раз, как ходила на встречу с Палько, была очень осмотрительна, всегда делала большой крюк. В сенной сарай, где встречались они, прокрадывалась со стороны леса, как птица в свое гнездо. Тут никакого промаха не могло быть. Но что верно, то верно — приманила она его. Павол узнал, где она скрывается, — в его голове сходится столько ниточек! — поручил расспросить, как живет. Она: хорошо, хорошо, незаметно привлекаю женщин к партии… Живу хорошо, совсем было бы хорошо, если б не тосковала так по нем… Нашла в чем признаваться незнакомой женщине — связной! Он и прилетел, как сокол в песне, в окошко стукнул: спишь, не спишь, моя красавица? И она заманила его в комнату. «Нельзя, жена моя, нельзя подвергать опасности себя и пани учительницу, и пана священника», — сказал он. А она отвечала: «Что ж, уйдем отсюда». Возле леса стоит сенной сарай, там и встретимся. Ведь черный фургон из прачечной с надписью «Мичушко сам чистит, сам стирает» каждые два-три дня развозит заказчикам чистое белье. Ты ведь на нем и приехал? Ах, шальная головушка! Приключения все влекут ее, не перестают увлекать: права мать Лычкова, ей-ей права. Три разочка так вот встречались. Четвертый раз — сегодня на заре — опять постучался. «Жена моя, товарищей хватают. Сходи туда, принеси мне сведения, газеты, передай…» — Впервые почуяла в нем усталость. А теперь что-то шепчет ей, что ошибку сделал Павол, придя сюда. Перевести дух хотел здесь, у леса. Но чувствуешь — что-то надвигается на тебя тут… Нехорошо, очень нехорошо, когда враг застает врасплох даже такого работника партии, как ее муж… — Вот почему горевала, сердилась Паулинка. Как за диким зверем охотятся… Оленей стрелять в пору любви запрещают, а нас — можно! Нет. Паулинка пойдет! Если случится что — к Интрибусам не вернется. Милого до беды не доведет, а себя — пусть… Пусть!

Дарина — такая внимательная, к другим внимательнее, чем к себе, — пошла звать Менкину к Паулинке, но сначала заглянула к матери в спальню. Мать была одна. Распухшие руки шевельнулись поверх одеяла. Дарина вошла. Мать лежала с закрытыми глазами, но не спала. Она вся сосредоточилась на себе, на болях внутри своего тела — такими сосредоточившимися на своем животе бывают женщины на сносях. Мать проговорила далеким голосом:

— Кто там ходит под окнами?

Дарина выглянула в открытое окно. В эту минуту Томаш склонился к дикой розе, хотел понюхать, да так и не понюхал. Выпустил розу из пальцев, на цыпочках прошел дальше. Вот остановился, будто вслушиваясь в тишину дома. Как знать, что он услышал, о чем подумал, когда не стал нюхать розу. Мать уже забыла свой вопрос — кто ходит под окнами.

Дарина отправилась за отцом. Привела его, чтобы мать не была одна. И мать снова, как в прошлый раз, спросила далеким голосом:

— Ах, Янко, ты вернулся?

Мука всей жизни зазвенела в ее голосе. Слезы выступили у Дарины: вот, мать ее всю жизнь тосковала по отцу… Но мама ничем больше не показала, что рада его присутствию. Она не могла уже отвлечься от себя, от боли в себе. «Это смерть, когда человек не в силах оторваться от себя», — подумала Дарина. И все же она вышла в такой момент. Позвала Томаша, за руку взяла, повела к Паулинке. Обстоятельства были сильней ее, сильней даже долга быть с умирающей матерью.

Паулинка была уже совсем готова, она поправляла перед зеркалом платок на голове, когда вошли Дарина и Томаш.

— Я — Паулинка Гусаричка, — с некоторым вызовом сказала она. — Вы меня знаете, Менкина?

— С Паулинкой Гусаричкой когда-то мы вместе гусей пасли. Но это не вы, — сказал он. — Это не вы.

Он удивился даже. Как может такая гневная женщина, чьи глаза сверкают, как сабли, зваться Паулинкой Гусаричкой? Память натолкнула на внутреннюю ассоциацию: мать Лычкова, какой она предстала перед ними, когда они с дядей пришли к ней после смерти Паулинки. Эта женщина — смуглая, резкая, с мужеподобным черным пушком на верхней губе и черными волосками на ногах не могла иметь ничего общего с его Паулинкой. Менкина бросил наугад:

— Если вы знаете Лычкову, мать Павола Лычко, тогда и я должен вас знать.

— Я — Вера Лычкова. Скажите моей маме Лычковой, что я в другом месте сыскала себе работу. Если удастся, пусть добудет для меня новые документы. Вам, Менкина, хочу посоветовать: для верности не ночуйте дома две-три ночи. Что-то готовится. Происходят массовые аресты коммунистов. Могут взять и вас. — Она пожала руку обоим. — Останьтесь, — сказала.