Роман Коробенков - Прыгун

Повесть о суицидальном мальчике и демонической девочке

«Прыгун» Романа Коробенкова — в буквальном смысле головоломная история, замешанная на любви, мистике и философии. Главного героя неудержимо тянет в заоконное (или — зажизненное?) пространство. Почему? Читатель поймет это, когда сложит изощренный текстовой пазл.

Сразу стоит оговориться, что в этой книге нет никаких призывов к суициду. Это не слезливо-сопливая история и не «эмо-стайл». Открывая книгу, читатель попадает в утонченный мир, в котором, будто в экзотическом коктейле, смешались два мира – внешний и внутренний.

Роман Коробенков

ПРЫГУН

Начало или конец

«…должна быть высота, после которой все будет иначе…»

Потенциальный самоубийца выполз из своей черно-белой квартиры, богатой мебелью и двухнедельной пылью. Он запер ее ключом, подозревая, что в последний раз, позвонил в звонок, будто прощаясь, и решительно вызвал лифт.

Грубый фольклор в узких застенках, повидавших на своем веку вандалов, прибавил ему мрачной уверенности.

Самоубийца закурил, устало глядя на живописные стены сквозь туманную призму сигаретного дыма.

Одет он был в серое: ветровка, джинсы, кроссовки.

Все мнилось заранее определенным, и уже издавна выстраданным, и даже оформившимся в многочисленные «за» и «против». В очередной раз за многие месяцы то самое все вдруг встало на свои выдавленные в поверхности места, ровно и в дружный ряд. Ворох проблем и псевдопроблем стасовался в одноликую колоду, представляя собой высокое, смурое, но аккуратное нагромождение. Это массивное здание должно было быть разрушено одним действием, и запертые двери должны были открыться одним хитрым ключом.

Самоубийце стало чуть радостно оттого, как просто решался жизненный ребус.

Он с сожалением докурил, предполагая, что в последний раз, и вышел из лифта в замусоренный подъезд, который походил на внутренний мир самоубийцы.

Он сбежал по равнодушному бетону ступенек вниз и попал под моросящий дождик.

«…нужно увеличить этажи раза в два…»

«Хороший день, чтобы попробовать еще раз», — подумал самоубийца, и это было первое, что он окрасил в позитивный цвет за последнюю неделю.

Солнце отсутствовало…

На небо словно пролили чернил. Кое-где еще белое, оно постепенно резалось на куски темными линиями, что раздувались и исходили бахромой, искореняя бель и возрастая мрачной силой, пуская кровь ненавистным альбиносам, и она — алая — непрерывистым потоком секла тупое безразличие асфальта и бледное, растрескавшееся морщинами усталости лицо самоубийцы. Обычная в такое время столичная осенняя гонорея.

Людей вокруг не оказалось, и самоубийце пришла в голову мысль, что он один во Вселенной. Он не увидел ни собак, ни кошек, ни птиц — ему стало не по себе. Напоследок хотелось перекинуться с кем-нибудь парой бессмысленных фраз. Может, таким образом заработал инстинкт самосохранения.

Он завертел головой, горя желанием исполнить свою собственную последнюю просьбу. Но даже окна домов казались неживыми.

Самоубийца вспомнил, что опять закурил. Сигарета тлела в пальцах, уменьшившись наполовину. Он затянулся, стараясь отдаться этому моменту, этому вкусу.

Ноги его понесло влево, в сторону дороги, где шумели машины, а значит, и люди проживали свои жизни.

«Эмоциональное состояние равно минус 5», — подумал самоубийца.

Если хочется с кем-то поговорить, нужно просто поймать такси. Известно, что большая часть водителей такси любит поговорить. По тем же данным именно эти люди составляют наибольший процент случайных собеседников.

К такой несложной мысли пришел наш герой, стоя у края дороги и вглядываясь во влажное серое варево впереди. Оттуда, разметая воду по тротуарам, периодически вылетали грязные автомобили.

— Куда? — угрюмый с утра, мученически, но будто с угрозой поинтересовался таксист.

Машина его оказалась старой коричневой «Волгой». Под потолком вился крохотный вентилятор и имелись сотни разнообразных наклеек, что занимали своими пестрыми телами большую часть салона. Треть их была интимного содержания, какие-то олицетворяли карикатуры и шутки, минимум животных, несколько бессмысленных, вроде клякс и иностранного сленга. Кисло запрещалось курить, и имелось жирное сердце, сверлящее отверстия в рассудке.

«…наверное, это последняя такая машина…»

— Ну и? — поторопил водитель, захрустев кожаной курткой и продемонстрировав крупный профиль с массивным подбородком.

— Два-три квартала вперед, — пожелал самоубийца. — Ищу знакомых.

Таксисту было наплевать. Он молча тронулся, опытной рукой правя свое громоздкое судно. Глаза его впились в дорогу, а брови накрыли их так, что стало непонятно: к кому тут можно обращаться.

Но неспокойный самоубийца рискнул:

— Когда не хочется никого видеть, тебя окружают толпы людей, что назойливо добиваются твоего внимания. — Он поймал удивленный взгляд водителя в зеркало заднего вида. — Когда же хочется с кем-то обмолвиться словом, оказывается, вокруг тебя на много километров нет ни души, с которой можно было бы просто поговорить. Почему так? — От заключительного вздоха едва не треснула грудь.

«…в восприятии ли тут дело или в закономерности…»

— Надо перефразировать, — живо, но печально отреагировал таксист. — Правильнее будет: которая бы хотела с тобой просто поговорить. — Две пары разных глаз опять встретились посредством зеркала, и каждые светились о своем.

— И все же? — Самоубийце можно было быть назойливым, хотя бы для того, чтобы почувствовать, как это в последний раз.

— Когда я хочу с кем-то поговорить, — подумал и сказал водитель, — попадаются буки, которые с ненавистью пялятся на меня в зеркало, не отвечают и вообще полны презрения. — Он чуть прибавил, как оказалось, включенный магнитофон, и салон наполнился Элвисом. — А когда хочу помолчать, меня атакуют сотни болтунов, которые лезут в уши со своими проблемами, будто мне есть до них дело, я доверху набит собственными. Как думаешь, почему так?

«…вся наша боль состоит из «почему так»…»

— Когда вы злы, вы забываете о том, что иногда и вам хочется общения, — с умным видом резюмировал самоубийца. — А когда хотите поговорить, забываете, что и вы когда-то бываете злы.

«…и все же восприятие…»

— Да ты умный, — саркастически удивился водитель. — Тогда ответь на вопрос. Он волновал меня с детства. Если я злюсь, не хочу ни с кем разговаривать, нужно ли ко мне приставать и нужно ли мне самому лезть к кому-то, кто выглядит злым, с дурацкими вопросами? — Массивный подбородок опять мелькнул в зеркале заднего вида. — Может, лучше задать кое-какие вопросы себе? А не пахнет ли это травматизмом? А какого черта я еду куда «не знаю», просто ищу знакомых, когда реальность воплотилась в понедельнике и нужно что-то делать? А вообще — есть ли у меня деньги, чтобы расплатиться?