Исаак Милькин - Из жизни кошек

В каждой котельной есть невидимые надписи над входом, ну что-то вроде «Мэнэ… Тэкэл…»: раз попал сюда, так, значит, «отмерено» тебе и не ропщи. И надежду всяк сюда входящий, тоже оставь, потому как не вырвешься отсюда. Почему? А почему, к примеру, царь наш Петр, согласно легенде народной опробовавший все ремесла, от нищенства через полсрока сбежал? Наверное, боялся не вернуться на престол, к активной управленческой жизни. Не было об ту пору котельных, а то вдруг попади туда, царь, может, «окно в Европу» не прорубленным оставил?!

А что, в котельной относительно спокойно и тепло. Сидишь себе подальше от начальства, котлы шумят, и это создает некую иллюзию движения. Они будто мчатся куда-то, а доказательством скорости из запальных отверстий вырываются порой оранжевые, упругие хвосты, как из огневых дюз ракет. Куда мчатся котлы? Туда же, куда все — в завтрашний, послезавтрашний день. Доперестроечные интеллигенты, что уходили в котельные, точно в монастырские скиты, чтобы укрыться от миазмов перезрелого социализма, домчались таким образом до недозрелого капитализма.

Из эры интеллигентов-отшельников память котельных поколений как сказку донесла, будто бы кошки здешние в ту пору носы брезгливо воротили от колбасы по 2 р. 90 коп. И с крысами, похоже, имели договор о ненападении. При мне дешевая столовка заводская тихо закончила свое существование, и кошки стали даже лоскуты картофельных «мундиров» налету хватать, а крысы те вообще, что называется, «сбежали с корабля». Выходит, Киплинг был не прав: не кошки первыми «гуляют сами по себе». Впрочем, возможно, у англосаксонских кошек свой характер. Знаю лишь, все, что есть, и все, кто есть, хотят и дальше быть и есть: кошки, собаки, заводы и люди. И каждый в деле выживания идет своим путем. Собаки-бомжи, если холка и глотка позволяют, пройдя жестокий конкурс, — лохматых претендентов много, — пристраиваются возле дежурки заводской охраны у самых ворот. Понятно, симбиоз двуногих и четвероногих стражей взаимно выгоден. Людской половине, выгнанной из «органов», спокойно пьется, спится, когда под боком свора хриплогорлых шавок чутко дремлет, а шавки получают пусть и не слишком щедрый, но гарантированный корм.

Нам, заводскому люду, это не гарантировано. И еще — псам, чтобы выжить при заводе, нужно гавкать, а людям необходимо противоположное — молчать. И ведь помалкиваем: легко ли где-нибудь работу отыскать, тем более после 21 августа? Впрочем, до этой известной даты с нами тоже не очень церемонились, и на заводе уже был дефолт свой. Это когда директор, в банке заложив пять квартир, предназначавшихся для многолетних очередников, и, прихватив из кассы все, что было там, вместе с бухгалтершей подался в нети.

Если поверить классику, будто бы «в жизни всегда есть место подвигу», то это время было самым подходящим: нам перестали платить зарплату. И Машка, мать-прародительница кошачьего народца, живущего в теплых просторах заводской котельной, свершила свой подвиг — поймала ночью крысу небесную, ворону. Для старой и, можно сказать, индустриальной кошки это деяние вполне достойно воспевания рапсодов. Хотя, кажется, их при матриархате не было, штатные восхвалители это — мужчинская придумка. Семейство Машкино, оставив в стороне за ненадобностью крупный лакированный клюв птицы, урча, терзало свежую добычу, словно львиный прайд где-нибудь в саванне. Перья летали, смешиваясь с угольным крошевом для фильтров водоочистки…

Кошки в старых котельных — существа особые, все равно, что священные коровы у индусов. Идет такое отношение, наверное, от сельской составляющей в среде столичных пролетариев. Известно, «не стоит село без праведника», дом — без кошки. Праведников, кто на фронтах не лег, раскулачили под корень. Так пусть теперь хотя бы кошка будет около напоминающего русскую печь котла «ДКВРа». Котлы погаснут — нет завода: вода замерзнет, разорвет трубы теплотрассы и все кирдыкнется в округе! Поэтому, как ни стремятся управленцы к сокращениям, имея в идеале только себя оставить на заводе да окошко кассы, а упразднить котельную не могут.

На деревообрабатывающий заводишко, тот, что к идеалу был ближе всех, прошедшим летом Бог послал кару, — ураган трубу котельной повалил. Ну все, казалось бы, финита сей постперестроечной комедии. Однако нет, осенью раскошелились, и прикатил большущий автокран с телескопической стрелой; поставили трубу. Потом дымок пошел сочиться из нее, — выходит, жив курилка. Расчетный счет и территория, как неохота с ними расставаться руководству на всех уровнях!

Кстати, о территории — невольно мистика какая-то в связи с этим лезет разная в голову.

«Ходынка», поле знаменитое, где катастрофой началось восшествие на трон последнего царя, оно ведь здесь под нами, теперь частью заросшее заводами, пятиэтажками. А Тушино, прибежище «Тушинского вора», Лжедмитрия, который задумал на Руси реформы, какой-то «сейм» и прочие непочвенные штуки, оно — только чуть-чуть посевернее нас, две остановки до метро. И уж совсем под боком, за стеной… Хотя, прошу прощения, наоборот, это мы, все заводы, здесь под боком у «Курчатовки». А раньше, на заре атомной эры, принадлежали к той же «зоне» главной «шараги» СССР, где под недреманным оком маршала от жандармерии Лаврентия Берия ковался «щит Родины», он же и «меч», который все никак не перекуется «на орала».

Такой вот треугольник исторический у нас. Пусть не «Бермудский», но одна сторона его уже и до Чернобыля однажды дотянулась. Теперь в лесах «зон отселения» деревья несусветные растут, телята двухголовые родятся… А мы с какими-то делишками своими рядом с реактором прижились, хотим зарплату аккуратно получать… Так ведь, наверное, и под бочкой с порохом вполне спокойно могут поселиться муравьи, да увлеченно суетиться там, и кошка сверху может лечь на бочку подремать.

Однажды, кажется, за год до рокового августа зашел к нам старший энергетик Игорь Бройтман, принес в котельную серенького кошачьего тинэйджера, сказал со вздохом, что теще все покоя не дает, мол, «на детей микробы от котенка…», оставил в качестве приданого пакетик с куриными костями, вздохнул еще раз и ушел.

Я про себя назвал подкидыша «Еврейский мальчик». Конечно, отношение к сироте в семье кошачьей полностью соответствовало сказочной традиции. Может, все и наладилось бы постепенно, если б не выяснилось, что Мальчик-то совсем не мальчик, а девочка. Коллегши по котельной, любительницы всему и вся заглядывать под хвост, оказывается, знали об этом с самого начала. А я узнал только в начале марта, когда под мрачные, закопченные своды к нам, словно магнитом потянуло лучших котов со всей округи.