Йенни Йегерфельд - Лежу на полу, вся в крови

— You need it, that’s why [30] Потому что сейчас тебе это нужно (англ.). .

Мы шли по направлению к городу, она впереди, я — чуть отставая, неуклюже куря свою сигарету, избегая глубоких затяжек, чтобы не закашляться. Я была бы не прочь поговорить, чтобы развеять тучи, но никак не могла сообразить, что сказать. Когда мы подошли к южной части города, Сара сказала:

— Вон там я живу, — и указала на ряд домов из желтого кирпича.

Подъехал кричаще-желтый и, судя по всему, абсолютно пустой трамвай, и дом на мгновение скрылся за ним. Земля задрожала. Мы остановились, пропуская трамвай.

Я почувствовала, как возвращается отчаяние. Как мои внутренности заполняют покалывающие пузырьки отвращения. Мне удавалось его сдерживать, пока мы шли, пока я передвигала ноги, пока я снова и снова прокручивала в голове вступление «True Faith» , однако теперь оно снова появилось где-то в области солнечного сплетения, медленно распространяясь на руки, ноги и голову. Агрессивное, яростное отчаяние.

Я посмотрела на Сару, и вдруг выпалила, выложила как на духу:

— Сара, можно к тебе?

Голос был твердым, однако внутри я вся дрожала. Ненавижу просить людей о чем бы то ни было. Не хочу рисковать быть отвергнутой, оно того не стоит. Секунда до ее ответа тянулась целую вечность, я зажмурилась и приготовилась к худшему.

— Да, конечно, — сказала Сара и выплюнула жвачку, которую я раньше не замечала. — У меня, правда, следующая смена через пару часов, но это ничего.

Пока Сара была в ванной, я лежала на ее неприбранной кровати, пахнувшей потом и мускусом, и слушала шум воды, хлеставшей по плитке и по ее телу. Сара напевала что-то мягкое и лиричное.

Повязка на большом пальце промокла насквозь и стала просто неописуемо грязной. Я снова вспомнила про повторное обследование, которое мне удалось полностью вытеснить из сознания. Повязку нужно было сменить еще несколько дней назад. Не задумываясь толком над тем, что я делаю, я начала медленно, бесконечно медленно ее разматывать. В итоге у меня в руках оказалась длинная, почти метровая лента бинта, и я наконец получила возможность взглянуть на белую и рыхлую кожу под ней. Кончик большого пальца был темно-розового цвета, однако выглядел под швами неожиданно гладким. Швов получилось всего шесть, шесть маленьких черных стежков в ряд. Я сравнила свои большие пальцы — на левом не хватало где-то полсантиметра, как и сказала доктор Левин, однако странным образом то, что кончик левого был не круглым, а плоским, выглядело совершенно естественным. Что выглядело жутковато — так это черные нитки на мясисто-красной плоти. Я провела рукой над отрезанным ногтем, и почувствовала, как по телу пробежала оргазмоподобная дрожь — если убрать из оргазма всякое удовольствие. Я снова ощутила фантомную боль в отрезанной части, которой больше не было, вместо которой теперь был только воздух.

Сара вышла из ванной в желтом халате без пояса, на ходу вытирая волосы старым тонким полотенцем. Прежде чем я пришла в себя и опустила взгляд, я успела мельком разглядеть небольшую грудь с бледно-розовыми сосками и вьющиеся светло-рыжие волосы на лобке, и почувствовала, как мои щеки наливаются горячей краской.

— Можно я посмотрю? — спросила она, взяла мою руку в свою и внимательно прищурилась, чуть закинув голову, как будто ей нужны были очки. — Вроде ничего… правильно срослось и быстро заживает… Хочешь, я сниму швы?

— Их только в понедельник нужно снимать.

— Четверг, понедельник, big difference [31] Невелика разница (англ.). . Но дело твое, конечно.

Она отпустила мою руку и уселась на стул.

— Ну, — сказала она, — хочешь поговорить?

— О чем? — довольно глупо спросила я, потому что она прекрасно понимала, что я знаю, что она знает, что у меня что-то случилось.

Она закатила глаза и попыталась сдуть со лба челку. Это ей не удалось, потому что волосы были мокрыми и слипшимися, к тому же челка была чересчур короткой, хотя и длиннее моей. Без косметики она выглядела совсем иначе. Голое, почти детское лицо, несмотря на тонкие морщинки вокруг рта. Глаза тоже не казались теперь такими хищно косыми.

— Sweetie [32] Дорогуша (англ.). , либо хочешь — либо нет. Мне-то все равно. Если хочешь, я тебя внимательнейшим образом выслушаю. Не хочешь, поговорим о чем-то другом, о насилии, там, или о погоде. Или о том, как подтирать старикам задницы, это, между прочим, совсем не так просто, как многие думают. Ты не представляешь, сколько на свете разных задниц. Так вот я о чем: решение за тобой. Но только не надо, пожалуйста, мне заливать, что ничего не случилось, потому что просто так, блин, люди не валяются в вонючей канаве в три часа дня. В куче свежих деревянных щепок. Ты же не какая-нибудь ханыга.

И я рассказала ей, что случилось.

Все, как на духу.

Полное отсутствие сентиментальности с ее стороны меня подкупило. Я поняла, что она не станет изображать ужас, закрывая рот руками и тараща глаза. Не станет меня жалеть и сюсюкать со мной.

Я лежала на ее кровати, глядя в потолок, откуда хлопьями, смахивающими на детские ладони, свисала растрескавшаяся побелка, и рассказывала о маме, о папе и о себе. Главным образом о себе. И если изредка я по привычке приукрашивала действительность, я тут же признавалась в том, что только что ее приукрасила, и объясняла, что сделала это для того, чтобы Сара не думала, будто мама странная, поскольку хотела, чтобы Сара ее поняла и испытала к ней симпатию.

Пару раз я поворачивалась к Саре и встречала ее взгляд, ее сузившиеся от сосредоточенности глаза. Несколько раз она вставала, чтобы взять сигареты или что-то надеть — крошечное розовое белье с бирюзовыми кружевами, пару темно-синих джинсов в обтяжку — вся одежда была ей мала на один или даже два размера, пуская складки по всему телу, хотя вообще-то она была тощей, как наркоманка. Наконец она подняла палец, и я замолчала, взяла паузу, просто дышала, пока она не вернулась, снова направив на меня все свое внимание, как тепловую пушку.

Это даже доставило бы мне удовольствие, если бы рассказывать было не так мучительно. Безраздельное внимание человека, которым я восхищаюсь.

Часы показывали сначала четыре, потом пять, потом шесть. В семь зазвонил мой телефон. Я поднялась, нашла его, взглянула на экран — конечно же, это был папа, обнаруживший, что меня нет дома. У меня не было сил отвечать. Что я могла сказать, что он мог сказать, что мы могли сказать друг другу? Я выключила звук и положила телефон обратно в сумку.

— Ну, как-то так, — сказала я, вдруг болезненно переживая из-за того, что отняла у нее столько времени, столько драгоценного внимания. Я снова села на постели, чувствуя жар во всем теле, даже одеяло, на котором я лежала, нагрелось.