Людмила Коль - Маша минус Вася, или Новый матриархат: [сборник]

— У нас могли быть красивые дети, — говорила она в эйфории какого-то несбыточного проекта. — Красивые итальянские дети.

Бутылка хлопнула и разбилась о стену в нескольких сантиметрах от наших голов. Вторая ударилась об асфальт, но, срикошетив, отскочила на газон. Мужик, стоящий на балконе Норы Ди, вел по нам прицельный огонь. Я заметил, что у него огромная голова с маленькими глазами и кровожадным оскалом, как у Щелкунчика из диснеевского мультфильма.

— Нора, — орал он, — хоть бы подмылась после меня!

Он хотел швырнуть в нас третью бутылку, но, обнаружив, что она еще наполовину полна, отпил пива. Человек такого размаха мог не только убить ближнего, он мог сбить пассажирский лайнер.

— Мой канук приехал, — пробормотала она извиняющимся тоном. — Ты сегодня не вовремя.

Она выпрямилась и отпрянула от меня, стряхивая остатки наваждения.

— У нас ничего не будет, — неожиданно твердо сказала она. — Ты не видел, какой у меня живот. Он тебе не понравится. — Потрепала меня по щеке и презрительно добавила: — Писатель…

Дейв на время реабилитации переквалифицировался в магазинного Иисуса Христа. Напялил на себя терновый венец, надел рубище, взял посох. За кассой сидел именно в таком виде и цитировал Евангелие покупателям.

— Прости ближнему твоему обиду, и тогда по молитве твоей отпустятся грехи твои! Любовь долготерпит, милосердствует! Любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится! — Мне казалось, что он прикалывается. — Моя мать умерла, — неожиданно вставил он. — Попала вчера вечером под машину с канадскими номерами. — И продолжил свою хрень: — Любовь долготерпит, милосердствует!

Я подошел к прилавку, взял альбом со стикерами и взялся его перелистывать. Его слова еще не достигли моего сознания. Тогда я закрыл глаза и вспомнил раннее утро в Либерти-парке на Гудзоне. Бродяжий лагерь просыпался, и, когда я вылез из палатки, увидел девушку в легком индийском платье, бредущую среди догорающих костров с поднятой к небу рукой в поиске джоинта. Солнце пробивало ее пышную шевелюру, черное пятно небритой подмышки приковывало взгляд. Нора Ди, молодая, шла ко мне на фоне пробуждающегося большого города.

Моя жена — писательница. Пишет она черт-те что. Но кому-то нравится такая белиберда, особенно женщинам: всякие невидимки, которые живут в кухонных стенах и время от времени подают голос, привидения и пришельцы, разговоры с потусторонними мирами… Поэтому я ей не мешаю, пускай пишет — надо же куда-то девать свою неуемную энергию.

Произведения свои она «печет». Они рождаются у нее где-то между приготовлением экзотических блюд и взбиванием белков для торта. Она вдруг бросает все, бежит к столу, хватает клочок бумаги, что-то быстро строчит карандашом — он у жены всегда наготове — и возвращается на кухню.

— Не забыть потом вставить в текст, — замечает она мимоходом. — Смотри не смахни со стола бумажку!

В воскресенье она встает, когда я еще сплю. Сквозь сон я слышу, как она шумит в ванной, потом гремит посудой в кухне, а потом затихает — это у нее начинается творческий процесс у компьютера, и иногда бурчит принтер.

Наконец я просыпаюсь и делаю неосторожные движения, которые ее ухо тотчас улавливает.

Она тут же появляется в дверях с листками бумаги в руках.

— Послушай! — говорит она. — Я сделала распечатку специально для тебя!

Господи! Лучше бы я никогда не просыпался! Выслушивать то, что она успела написать, пока я спал! Нет уж! Я моментально вскакиваю с постели и мчусь в ванную, чтобы укрыться от ее назойливых приставаний.

— Ну, ладно, пожалуй, сначала умойся, а за завтраком я тебе прочту, — успокоительно говорит она. — Там всего три странички.

Я бреюсь, принимаю душ, вожусь как можно дольше, оттягивая будущее, и вдруг слышу тихое постукивание в дверь.

— Ты скоро? — спрашивает жена. — Я же жду.

Куда скрыться? Я выскакиваю из ванной и включаю телевизор — Euronews, где передают последние новости.

— Подожди, давай послушаем! — стараюсь я направить ее действия в другое русло. — Очень важные новости!

— Ну, ладно, — соглашается она. — Пожалуй, после завтрака, в спокойной обстановке, ты лучше сосредоточишься.

Мы едим, и я все время думаю, как бы после завтрака куда-нибудь улизнуть. Но этого сделать мне уже никак не удается. Она усаживает меня в кресло и заставляет выслушивать то, что, по ее мнению, являет собой литературный шедевр:

— Ну вот только пять минут, послушай!

Я перебиваю ее с первой же строчки и говорю:

— Чушь! Все — чушь! Нетипично! Где это ты видела в нашей жизни?

Критики она не терпит.

— Как это — где? Ты что — никогда не видел, как водопроводчики чинят краны?

— Видел! Но это было раньше. Теперь они чинят по-другому!

— Как это — по-другому?! Что — болты другие, что ли, стали теперь или гайки изменились? А может быть, прокладки не ставят? — Она смотрит на меня сверлящим взглядом.

— При чем тут болты и гайки?! — срываюсь я. — Отношение теперь другое! Жизнь изменилась, а где она у тебя? Барабашки какие-то всюду вместо настоящей сегодняшней жизни!.. Чинит — а оттуда ему голос вещает. Уводишь читателя от реальности.

— Ты сам жизни не знаешь, а говоришь! Изменилось все именно в эту сторону! И вообще жизнь нужно украшать! Ты сам не раз говорил, что люди устают от катаклизмов.

— Поэтому у тебя всюду говорят потусторонние голоса в водопроводных трубах.

— Ты совершенно не понимаешь современной литературы. Она должна радовать, а не огорчать! Я отношусь к тем писательницам, которые дают читателю возможность отдохнуть с книжкой в руках, а не решать мировые проблемы.

— А твои герои, которые думают только о деньгах?

— Так это же современный тренд! Как же иначе? Я показываю, как зарабатывают умные и практичные люди, как каждый может заработать.

— Уж лучше бы на детективную тему села! По крайней мере сериалы могли бы ставить по твоим нетленкам.

— Тебе лишь бы стволы и пушки! «Стой, стрелять буду! Руки за голову, лицом к стене!» Больше ты ничего не воспринимаешь! Знаешь, как это называется? Нищие духом!

Она обижается и уходит — переделывать.

Она творит, а я соображаю, куда бы деться, чтобы отвязаться наконец от этого посягательства на мою свободу. Но не успеваю. Она, сияя, появляется опять.

— Слушай! — говорит она.

— Не хочу! Отстань от меня хоть в воскресенье! Дай отдохнуть! Целую неделю опять буду как белка в колесе на работе!

— А когда же я тебе почитаю? — напуская на себя невинность, спрашивает она.