Джеффри Арчер - Ложное впечатление. Подсолнух. Две девочки в синем. Марли и я

Я бросил копать и осмотрелся в поисках места получше. Внимание мое привлекли две дикие вишни внизу, у подножия холма, там, где лужайка переходила в лес; в тусклом предрассветном свете эти два дерева, сплетающиеся ветвями, напоминали вход в собор. Я положил лопату и задумался. Те самые вишни, столкновения с которыми мы с Марли чудом избежали год назад, во время безумной гонки на санях…

— Да, — сказал я вслух, — здесь будет лучше всего.

Здесь копать было гораздо легче: скоро я выкопал овальную яму около метра в длину, чуть меньше в ширину и чуть больше метра в глубину. Вернувшись в дом, я увидел, что все уже встали. Ребята хлюпали носами — Дженни только что рассказала им, что произошло.

При виде их слез мне самому захотелось плакать. Впервые в жизни наши дети столкнулись со смертью. Да, Марли был всего лишь собакой, а собачий век недолог по сравнению с человеческим. Всего лишь животное… и все же, когда я наконец собрался с силами и заговорил, голос у меня предательски дрожал. Я сказал, что собаки, к сожалению, живут намного меньше людей, поэтому каждому хозяину однажды приходится хоронить своего питомца. Не стесняйтесь плакать, говорил я, это нормально. Еще я сказал, что Марли умер во сне и ничего не почувствовал. Просто заснул и не проснулся. Колин была особенно расстроена, потому что не попрощалась с Марли как следует — она не сомневалась, что он вернется. Я заверил ее, что попрощался с ним за всех нас. Конор показал мне свой последний подарок для Марли. Он нарисовал большое красное сердце и написал под ним: «Для Марли. Я всю жизнь очень-очень тебя любил. Ты всегда был рядом, когда был мне нужен. Я буду любить тебя и в жизни, и в смерти. Твой брат Конор Ричард Гроган». Колин по примеру брата нарисовала девочку с большой желтой собакой, а под ней с помощью Конора написала: «Я тебя никогда не забуду».

Я вышел из дома, выкатил тележку с телом Марли из гаража и подвез ее к могиле. Затем срезал несколько сосновых веток и устлал ими дно ямы. Взял на руки тяжелый черный мешок и уложил его в яму — так осторожно, как только мог. Открыл мешок, в последний раз взглянул на Марли, уложил его в естественную и удобную позу — так, как он любил лежать у камина.

— Прощай, друг, — сказал я.

Затем закрыл мешок и вернулся в дом, за Дженни и детьми.

Всей семьей мы подошли к могиле. Конор и Колин положили свои послания в полиэтиленовый пакет, и я положил их рядом с головой Марли. Патрик срезал карманным ножом пять сосновых ветвей — по одной на каждого из нас. Одну за другой мы опустили их в могилу. Секунду помолчали, а затем, словно после долгих репетиций, сказали хором:

— Марли, мы тебя любим!

Я поднял лопату и бросил в могилу первую горсть земли. Мокрая земля с тяжелым, глухим звуком упала на полиэтилен, и Дженни тихо заплакала.

Закопав могилу до половины, я сделал перерыв; мы вернулись в дом и, сев вокруг кухонного стола, стали вспоминать, каким был Марли. Мы рассказывали друг другу веселые истории о нем, и смех в наших голосах мешался со слезами. Дженни рассказала, как Марли снимался в кино; я говорил о том, сколько он за свою жизнь порвал поводков, сколько изжевал и съел разных ценных вещей. Теперь над всем этим можно было смеяться. Чтобы успокоить ребят, я говорил им то, во что сам не очень верю.

— Душа Марли теперь в собачьем раю, — говорил я. — Он бегает в свое удовольствие по огромному, залитому солнцем полю. Он снова молод: хорошо видит, хорошо слышит, все зубы у него на месте, и лапы не болят. Он снова гоняется за кроликами. Он снова счастлив.

Так прошло утро; пора было ехать на работу. Я в одиночку вернулся к могиле, закончил свою работу, осторожно разровнял землю лопатой. Потом принес из леса два больших камня и поставил их в головах. Вернулся в дом, принял горячий душ и поехал в редакцию.

В первые дни после смерти Марли вся семья погрузилась в молчание. То, что было любимой темой для разговоров на протяжении многих лет, оказалось под запретом. Мы старались вернуться к нормальной жизни; говорить о Марли было слишком больно. Особенно страдала Колин — она не могла ни слышать его имени, ни видеть его фотографий. На глазах у нее вскипали слезы, она сжимала кулачки и кричала:

— Я не хочу, не хочу о нем говорить!

Я жил по обычному расписанию: работа — ежедневная колонка — дом. Тяжелее всего было возвращаться домой. Впервые за тринадцать лет Марли не встречал меня у дверей. Без него дом казался молчаливым и пустынным, как будто чужим.

Я хотел написать прощальную колонку о Марли, но боялся, что не справлюсь со своими чувствами и текст получится слезливым. Поэтому всю неделю обращался к темам, не вызывающим столь сильных эмоций. Однако постоянно носил с собой диктофон и записывал все приходившие в голову мысли. Мне хотелось рассказать о Марли, каким он был, а не каким мы хотели бы его видеть. Многие любители животных после смерти своих любимцев начинают их приукрашивать, превращают их в каких-то идеальных созданий, которые все делали для своих хозяев — разве только яичницу им не жарили. Но я хотел остаться честным. Марли никогда не был идеален. Говоря откровенно, он был кошмарным, невыносимым псом… и нашим лучшим другом.

В течение недели после его смерти я несколько раз приходил на его могилу у подножия холма. Отчасти для того, чтобы посмотреть, не являются ли туда по ночам дикие звери. Могила оставалась нетронутой, но я понимал, что весной придется насыпать на нее еще земли. Но прежде всего мне хотелось побыть с Марли. Стоя у могилы, я ловил себя на том, что вспоминаю разные забавные случаи из его жизни. Сам я был потрясен тем, как глубоко подействовала на меня смерть моего пса. Всю неделю я ходил с какой-то тупой болью внутри. Эта боль была почти физической. Я чувствовал себя так, словно подхватил грипп: вялый, подавленный, постоянно усталый.

Новый год мы встречали в гостях у соседей. Друзья вполголоса выражали нам соболезнования, но все мы старались держаться молодцами — как-никак мы отмечали Новый год. За столом рядом с нами оказались Дейв и Сара Пэндл, ландшафтные архитекторы, переехавшие в Пенсильванию из Калифорнии и перестроившие под жилье старый каменный амбар; мы познакомились с ними не так давно, но уже стали друзьями. Мы долго говорили с ними о собаках, любви и потерях. Пять лет назад Дейв и Сара усыпили свою любимую шотландскую овчарку Нелли и похоронили ее за домом на холме. Дейв — один из самых несентиментальных людей, которых я знаю, тихий стоик, какие часто встречаются в Пенсильвании среди потомков голландских поселенцев. Но я видел, что, вспоминая о Нелли, он и по сей день испытывает глубокую скорбь. Как сказала, смахивая слезы, Сара: «Когда собака входит в твою жизнь — ты уже никогда ее не забудешь».