Джеффри Арчер - Ложное впечатление. Подсолнух. Две девочки в синем. Марли и я

— Когда мы узнаем, мертва она или нет? — спросил Липман.

— Я жду подтверждения сегодня, — ответил Фенстон.

— Хорошо, мне нужно будет связаться с ее адвокатом и напомнить ему, что в случае смерти при подозрительных обстоятельствах, — Липман выдержал паузу, — любые соглашения переходят под юрисдикцию адвокатуры штата Нью-Йорк.

— Странно, что никто из них никогда не выдвигает возражений против этого пункта в контракте, — заметил Фенстон, намазывая маслом вторую булочку.

— С чего бы им возражать? — спросил Липман, потягивая кофе. — В конце концов, они же не могут знать, что вот-вот умрут.

— У полиции есть основания для подозрений?

— Нет. Вы никогда не встречались с Викторией Уэнтворт, не подписывали контракт, даже не видели картины. Пока полицейские признают, что у них нет подозреваемого, могут пройти годы.

— Хватит и пары лет, — сказал Фенстон. — К тому времени проценты по займу вырастут более чем достаточно, чтобы я гарантированно получил Ван Гога и распродал остальную коллекцию, не потеряв первоначального вложения.

— Хорошо, что я прочитал заключение Петреску вовремя, — заметил Липман. — Если бы леди Уэнтворт согласилась с рекомендациями Петреску, мы ничего бы не смогли предпринять.

— Верно, — согласился Фенстон, — но теперь нам надо придумать, как избавиться от Петреску.

Арабелла в одиночестве сидела в гостиной, ей ни до чего не было дела. На столе перед ней стояла чашка с остывшим чаем «Эрл Грей». На гравийной площадке были припаркованы несколько полицейских машин и карета «скорой помощи». Люди в форме и белых халатах сновали туда и обратно.

В дверь тихо постучались. Арабелла подняла глаза и увидела в дверном проеме главного суперинтендента Рентона, своего старого друга. Она поднялась с дивана, чтобы поприветствовать суперинтендента, ее глаза были красны от слез. Рентон снял форменную фуражку, украшенную серебряным галуном, поцеловал Арабеллу в обе щеки и подождал, когда она снова сядет. Он опустился в кожаное кресло с подголовником и выразил Арабелле самые искренние соболезнования. Он знал Викторию много лет.

Арабелла поблагодарила его и тихо спросила:

— Кто мог сотворить подобное, особенно с таким невинным существом, как Виктория?

— Боюсь, на этот вопрос нет очевидного ответа, — заметил главный суперинтендент. — Вы в состоянии поговорить со мной?

Арабелла кивнула.

— Я должен был бы спросить, имелись ли у вашей сестры враги, но, потому как я знал ее лично, могу ответить сам, что это не представляется возможным. Должен, однако, спросить, знали ли вы о каких-либо трудностях Виктории? В деревне ходили слухи, что после смерти батюшки ваша сестра унаследовала большие долги.

— Не знаю, — призналась Арабелла. — После того как я вышла за Ангуса, мы приезжали сюда из Шотландии только летом. Эти слухи дошли до меня только после смерти мужа и моего возвращения в Суррей. Виктория отрицала, что есть какие-либо трудности, но ведь она обожала отца, он, по ее мнению, вообще никогда не допускал ошибок.

— Вы не могли бы припомнить хоть что-нибудь, что может пролить свет на…

Арабелла встала и, ничего не объясняя, подошла к письменному столу. Взяв забрызганное кровью письмо, которое нашла на столе у сестры, она протянула его Рентону.

Главный суперинтендент прочитал послание.

— У вас есть соображения относительно того, что Виктория имела в виду, написав «решение найдено»?

— Нет, но, возможно, я смогу ответить на этот вопрос, переговорив с Арнольдом Симпсоном.

— Что-то мне не верится, — заметил Рентон.

Арабелла промолчала. Она знала, что Рентон по самой своей природе не доверяет адвокатам.

Главный суперинтендент взял ее за руку.

— Не скрывайте от меня ничего, Арабелла. Если мы хотим найти убийцу вашей сестры, мне необходимо знать все.

Арабелла ничего не ответила.

— Черт! — пробормотала Анна, когда мимо пробежал атлетически сложенный брюнет, с которым за последние несколько недель она сталкивалась уже несколько раз. Ее раздражало, когда ее обгоняли, — в прошлогоднем Нью-Йоркском марафоне она пришла девяносто седьмой (из почти тридцати восьми тысяч участников), так что двуногие редко ее обходили. Мужчина не оглянулся — настоящие бегуны никогда не оборачиваются. Однажды Анна увидела его лицо, но он побежал дальше, и ей осталось смотреть лишь на его спину в изумрудно-зеленой футболке. Она постаралась выкинуть его из головы и снова подумала о встрече с Фенстоном.

Копию своего заключения, в котором она рекомендовала Фенстону продать «Автопортрет» как можно скорее, Анна послала ему в офис. Она знала помешанного на Ван Гоге коллекционера из Токио. Такаши Накамура, президент крупнейшей в Японии сталелитейной компании, был человеком чрезвычайно замкнутым. О его коллекции почти ничего не было известно. Накамура позволил обнародовать лишь то, что его коллекция будет частью фонда, который со временем отойдет государству. Продажа Ван Гога также позволила бы Виктории Уэнтворт спасти репутацию — мотив более чем понятный японцу. Анна однажды приобрела для Накамуры полотно Дега и была уверена, что он предложит за автопортрет как минимум шестьдесят миллионов долларов. Так что если Фенстон примет ее предложение — а почему бы и нет? — все будут довольны.

Анна посмотрела на часы и поняла, что ей надо прибавить ходу. Она слетела с холма, проскочила ворота и побежала к дому, не подозревая о том, что брюнет в изумрудно-зеленой футболке внимательно за ней наблюдает.

Агент ФБР Джек Дилени все еще не был уверен в том, что Анна Петреску преступница. Последние шесть недель он вел слежку за этой женщиной. ФБР следило и за ее шефом, который, Джек не сомневался, преступником был.

Прошел почти год с тех пор, как Ричард У. Мейси — специальный агент, под чьим началом работал Джек, — поручил ему и группе из восьми агентов расследовать три жестоких убийства, совершенных на трех разных континентах, но имевших одну общую черту — у всех жертв были крупные непогашенные ссуды от «Фенстон-банка». Джек быстро сделал вывод, что преступления были делом рук профессионального убийцы.

Джек срезал дорогу, чтобы поскорее попасть в свою маленькую вест-сайдскую квартиру. Он почти закончил досье на сотрудницу Фенстона, хотя так и не мог решить, была ли она соучастницей или находилась в блаженном неведении.

Джек начал собирать досье с информации о происхождении Анны и обнаружил, что ее дядя, Георг Петреску, эмигрировал из Румынии в 1972 году и обосновался в Данвилле, штат Иллинойс. В 1974-м, через несколько недель после самопровозглашения Чаушеску президентом Румынии, Георг написал брату, заклиная того приехать к нему в Америку. Несколькими годами позже он снова отправил письмо. На этот раз, хотя родители Анны уезжать отказались, они позволили в 1987 году тайно вывезти из Бухареста свою семнадцатилетнюю дочь, обещав ей, что она сможет вернуться сразу же после низвержения Чаушеску. Анна так и не вернулась. Она постоянно писала домой, умоляя мать приехать в Америку, но редко получала ответные письма. Через два года Анна узнала, что отец погиб в одной из стычек с властями во время революции. Мать повторила, что никогда не покинет родину.