Имре Уйвари - Особенный год

— Тогда не будем терять попусту времени, — предложил я.

Мы направились в здание управления, нашли свободную комнату. Когда мы сели, я положил перед Палом фотографии.

Он молча начал разглядывать их. Вот снимок двадцатилетней давности. На нем он изображен с двумя братьями. Остальных он вообще не помнил. Мать помнил довольно смутно.

Я коротко поведал ему все, что уже знал сам.

Лицо у Пала горело. Он забросал меня вопросами, и я едва успевал отвечать ему.

Затем настала моя очередь спрашивать.

— Расскажите, пожалуйста, о своей жизни, — попросил я.

— Она у меня была лучше, чем у моих братьев и сестер. В приюте я провел года два, потом жил «в людях», но из своих хозяев помню только семью парикмахера Гиршингера…

— А когда вас взяли из приюта?

— Помню, однажды за мной пришла мама и забрала меня, чтобы отправить к отцу, который к тому времени женился. Новая жена отца устроила страшный скандал. Она, оказывается, ничего не знала о том, что у него была первая жена, с которой он хоть и не расписывался, но нажил шестерых детей. Я остался жить у отца с мачехой, которая, правда, полюбила меня и заботилась как о родном.

Я уже ходил в школу, как вдруг однажды выяснилось, что я ношу фамилию матери — Хорват. В школе ребята начали меня дразнить. Тогда мачеха упросила отца записать меня на его фамилию, и с 1941 года я стал носить фамилию Фаркаш…

Помню, было мне лет десять. Сижу я как-то дома один. Приходит мама и говорит, чтобы я забирал свои вещички и шел с ней. Но я не хотел идти жить к ней, мне и у отца жилось неплохо. Я заупрямился, и матери пришлось ждать прихода отца. Отец, разумеется, не хотел отдавать меня. Разгорелся скандал, но я все же остался у него…

В 1945 году отец получил в наследство полдома в Шорокшарах, и мы переехали туда из Уйпешта. В 1947 году я устроился учеником на электроламповый завод. Проработал там полгода, а когда однажды мастер за какую-то мелочь дал мне оплеуху, я ушел с завода. Устроился на Чепельский комбинат учеником токаря. Учился я хорошо и быстро овладел специальностью. Помните, в ту пору в газетах много писали об ударниках-токарях?

— Как же, Имре Муска, Эде Хорват…

— Обо мне тогда тоже в газетах писали, я выполнял норму на девятьсот — тысячу процентов. В 1951 году меня забрали в армию. Отслужил я, как положено, три года, демобилизовался и вернулся на Чепель. Попросился на самую сложную работу, но мне не доверили. Тогда я подал на расчет, но меня не отпустили с завода. Потом я все же перешел на другой завод, но мне там не понравилось.

Отец тогда работал на автомобильном заводе, и я пошел туда. Вот уже двенадцать лет, как я работаю на одном месте… Стал начальником смены. В 1951 году женился. Имею двоих сыновей. Жена работает в системе здравоохранения…

— Вы, я слышал, секретарь парторганизации?

— Да. В армии я вступил в партию. После контрреволюционного мятежа стал членом завкома. В 1957 году меня избрали в профком. Четыре года подряд уже возглавляю парторганизацию…

— С Эржи, Золи и Янчи вы встречались в 1948 году. А сейчас вы их узнали бы?

— Думаю, что узнал бы. Фотографии воскресили кое-что в памяти.

— Скажите, а вам не кажется странным, что большинство членов вашей семьи живет в Будапеште и вы все же не встретились?

— Да, это действительно странно. Может, мы, не узнавая друг друга, сколько раз проходили мимо.

— А мать свою вы узнали бы?

— Может быть…

— А где теперь живет ваш отец, чем он занимается, вы знаете?

— Да, в Шорокшарах. Он на пенсии…

— Вы у него были?

— Был. Не хотелось бы мне оказаться в его шкуре…

— Почему же?

— Да из-за его прошлого.

— А он вам не рассказывал о ваших братьях и сестрах?

— Очень мало. А о матери, сами понимаете, что он может сказать?

Вынув блокнот, Пал Фаркаш спросил у меня адреса родственников, записал их, потом снова попросил у меня фотографии. Долго рассматривал их, а затем, словно обращаясь к самому себе, сказал:

— Встретимся, скоро мы встретимся…

Я попрощался с Пали, который торопился на совещание, и поехал на встречу с матерью Фаркашей, Терезой Хорват.

Она жила на пятом этаже современного дома по улице Капога, в двухкомнатной квартире. Эту квартиру получила Эржи, вернувшись из Кореи. Когда Эржи вышла замуж и ушла жить к мужу, в квартире остались только мать и Аранка.

Дверь мне открыла Аранка. Мать сидела в комнате, держа на коленях внучку, дочку Эржи. Девочка играла с куклой. Отослав малышку в другую комнату, Тереза выслушала меня, а затем по моей просьбе рассказала о своей жизни.

Родилась она в 1907 году в Сомбатхее. В их семье было одиннадцать детей, шестеро из них умерли в детском возрасте. Когда Терезе было семь лет, родители ее развелись. Отец ее, алкоголик, умер в 1916 году. Жить в провинции тогда было трудно, и мать с детьми в надежде на лучшую жизнь переехала в Пешт. Мать купила себе овощную палатку, начала торговать зеленью. Затем овощную палатку она сменила на кондитерскую. Ни та, ни другая хорошего дохода не дали. Семья еле-еле сводила концы с концами…

Я с интересом ждал, когда Тереза заговорит о своих детях, о незаконном браке, о том, как ее родные дети попали в приют. Но, она, рассказав, как жила до замужества, вышла на кухню, чтобы сварить кофе.

Когда она вернулась, я тихо попросил:

— Расскажите, как вы жили потом.

Но старушка молчала. И тут я вспомнил, как ее дети говорили, что старуха в последние годы стала плохо слышать. Я, уже громче, повторил свою просьбу.

Она нахмурила лоб и, опустив глаза, тихо проговорила:

— Жив ли этот человек?.. — Она помолчала немного, а затем продолжала: — Красивый был парень. Может, другого такого и не было больше во всем Пеште. Мы с ним часто развлекаться ходили. Хорошо он играл на скрипке, хотя сам был простым солдатом…

— Почему же вы с ним не поженились?

— Сначала моя мать возражала против этого, а потом он сам не захотел. А дети рождались каждый год: шесть лет — шестеро детей. Один за другим. В небольшой комнате мы жили ввосьмером. Янош денег мне почти никогда не давал, и мы с ним из-за этого часто ругались. Однажды я так рассердилась, что схватила самого маленького, это был Геза, и побежала к матери. Когда вернулась домой, оказалось, что Фаркаш за это время успел сдать всех детей в приют.

— А вы не пытались забрать детишек из приюта? — спросил я.

— Я бросилась туда, но было уже поздно. Воспитательница сказала, что детей мне никто обратно не даст, так как средств к существованию у меня никаких нет…

Женщина долго молчала. Молчал и я, невольно думая о том, как тяжело жилось простым людям в монархистской Венгрии.

— Янош Фаркаш, сдав детей в приют, — продолжала Тереза, — бросил меня. Я переехала к своей матери, устроилась на работу. Три года проработала в детских яслях. Вместе со мной был Геза, позже я его отправила к своей сестре в Сомбатхей…