Люси Китинг - Не проспи любовь

Он начинает говорить первым.

– А знаешь ли ты, что в некоторых папуасских племенах батат [19] Или «сладкий картофель». Овощ, особенно популярный в тропических странах. В Америке из него часто готовят угощения на праздничный стол ко Дню благодарения. считается священным?

– Впервые слышу, – говорю я. – Послушай, пап…

– Если у человека вырастает крупный батат, он должен отдать его соседу, чтобы тому стало стыдно и он вырастил батат еще крупнее.

– Пап, – говорю я.

– Не знаю, едят ли они их вообще! – восклицает он. – Наверное, нам пора пересмотреть праздничное меню на День благодарения, как думаешь?

– Пап, – почти кричу я. Сегодня у меня не хватает терпения на эти сомнительные факты.

– А что случилось? – Он наконец поднимает глаза, будто только меня заметив.

Тут я ненадолго замолкаю. Моя новость ему не понравится. Глубоко вдыхаю, набираясь решимости.

– Ты в курсе, что Мадлен приезжает в Вашингтон? – спрашиваю я.

Выражение папиного лица стремительно меняется с радостного на мрачное, а потом на абсолютно невозмутимое.

– Лучше бы ты ее мамой называла, – говорит он. Я ничего не отвечаю, и он уточняет: – Откуда ты знаешь?

– Это все гугл-оповещения, – говорю я. Чем точнее мои ответы, тем меньше у него шансов сменить тему.

– Понятно, – говорит он, опускает журнал и задумчиво кладет ладони на колени.

– Как ты думаешь, мы с ней увидимся? – спрашиваю я.

– Возможно, – говорит папа, глядя на часы, в окно – куда угодно, но только не на меня.

– Возможно? – спрашиваю я. И мне хочется продолжить: Думаешь, моя мать вдруг решит заскочить в гости, чтобы впервые за десять лет наконец повидаться с собственной дочерью? Но я решаю промолчать.

– Конечно, само собой, – говорит он, снова опуская глаза на текст. – Надо ей написать и спросить.

– То есть ты ей напишешь? – спрашиваю я. Я знаю, что чересчур сильно давлю, но почему я должна все решать? Он мой отец. Он должен обо мне заботиться. Он должен спросить мать, когда она соизволит заглянуть домой.

– Что ж, – говорит он, переворачивая страницу журнала. – Вполне могу.

Папа нарочно ничего не обещает. Хочется кричать. На него – за то, что он такой ненадежный, за то, что с ним нельзя обсудить важные темы. На мать – за то, что она отвратительно выполняет свои обязанности и никогда не бывает рядом, когда нужна. На Макса – за то, что сказал, что не хотел меня целовать, и за то, что тогда ушел со школьного двора и оставил меня в одиночестве.

На них троих – за то, что оставили меня в одиночестве.

– Может, будешь поосторожнее орудовать этой своей лопаточкой? – спрашивает Оливер за моей спиной. Я в бабушкином саду: сижу на корточках, высаживаю суккуленты, которые собираюсь вырастить для стены в научном центре. Оглядев плоды своих трудов, я понимаю, что от меня больше вреда, чем пользы. Я скорее раскидываю землю, чем пересаживаю растения.

– Извини, – поворачиваюсь к нему. – Тяжелое утро. А вообще, какие у тебя планы на сегодня? Мне бы сейчас приключение не помешало.

Встаю, вытираю руки о колени и только тогда замечаю, что с Оливером что-то не так. Он неподвижно стоит у калитки, руки висят вдоль тела, кулаки сжаты.

– Вообще, – говорит он, – я не для того пришел. Я хотел… – Он с досадой замолкает, но потом продолжает: – Элис, как ты могла?

Я вздыхаю.

– Оливер, я тебе сейчас все объясню. Сны…

– Это сны тебя заставили так поступить, да? Теперь сны контролируют твой разум? Я тебе поверил, когда ты сказала, что вы с Вулфом снитесь друг другу, но в это я поверить не могу. – Он хмурится, глядя на меня, его поза напряжена. Он еще никогда на меня так не смотрел.

– Оливер.

– Он тебе не парень, Элис.

– Да, знаю, – начинаю я.

– Он не твой, Элис. Он принадлежит Селесте. А Селеста – хороший человек; она такого не заслуживает. Он ее. Не твой.

– Но он был моим! – наконец кричу я. – Он был моим. Многие годы. Всю мою жизнь он был моим. Был мне лучшим другом, парнем. Моей второй половинкой. Я не могу просто взять и обрубить все это, – кричу я, осознавая, что хочу, чтобы это услышал не Оливер, а Макс. А еще, произнеся эти слова вслух, я ощущаю, что они очень точно выражают мои чувства к Максу и его чувства ко мне, – ведь именно это он и пытался сказать мне тогда, в лифте. Что чувства просто так не выключить, даже если знаешь, что надо бы.

– Нельзя выключить в себе чувства лишь потому, что кто-то тебя об этом просит, – говорю я Оливеру чуть тише. – Тебе не понять.

– Очень даже понять, – говорит он, не глядя мне в глаза, и я понимаю, что в крошечном суккулентном саду не один, а двое безнадежных влюбленных. Мои чувства к Оливеру были самыми невинными, но это не значит, что он испытывал то же самое.

– Обещаю, что завтра же помирюсь с Селестой. Она заслуживает всего самого лучшего, – говорю я Оливеру и смотрю на него. Он наконец встречается со мной взглядом. – И ты тоже, – добавляю я.

Он делает небрежный жест рукой.

– Да ладно, – говорит он с улыбкой. – Переживу.

– Я в этом и не сомневаюсь.

– Но только ты сама все расскажешь Салли Сегвей. Потому что я видеть не могу, как она тоскует по Франку, – добавляет он. – Просто с ума меня сводит.

Выходя из сада, Оливер едва не врезается в пожилую даму, которая идет по тротуару. Словно джентльмен девятнадцатого века, он делает шаг назад, изящно кланяется, желает ей хорошего дня, а она довольно улыбается ему. Оливер подмигивает.

Будь я не собой, я бы в него влюбилась. За его остроумие, харизму и любовь к приключениям. За то, что всегда меня находит, за то, что не боится сказать, чего хочет.

Но, увы, я – это я. Увы, приходится считаться с тем, что в мире существует Макс Вулф. Увы, против него ни у кого нет шанса.

– Так, еще раз, – говорит Софи. – Вы с Максом любите друг друга уже многие годы и наконец-то поцеловались в реальности. Но Макс встречается с Селестой. И теперь Селеста на тебя злится, и Оливер тоже, потому что он тебя любит, а ты его нет, ты любишь Макса, с которым, кстати сказать, не разговариваешь уже два дня.

– Все сокровища мира отдала бы за то, чтобы ты ошиблась хоть в чем-то, – говорю я в трубку.

– Ну и ну! – восклицает Софи. – А у меня-то самая главная проблема – как сделать так, чтобы новенький, Марко Медина, заметил, что я существую.

– О не-е-е-т, – протягиваю я. – И что же ты для этого делаешь? – Я очень люблю Софи, но она не самый тактичный человек на планете и при этом предельно самоуверенна. Комбинация не всегда выигрышная.

– Мама посоветовала с ним постоянно здороваться – вот я и здороваюсь, – говорит Софи.

– Звучит не так уж плохо, – говорю я.