Лора Барнетт - Три версии нас

Ева отлично понимала, что под «этой чепухой» подразумеваются произведения его отца. Она редко видела Джима таким раздраженным и не стала продолжать разговор.

После закрытия паба они отправляются домой; машина припаркована возле школы, но оба выпили слишком много, чтобы сесть за руль, тем более идти недалеко, хотя и все время в гору. На полпути Ева и Джим останавливаются перевести дыхание. Пригородная улица темна и пустынна, внизу светятся огни города.

— Мне кажется, все прошло хорошо, — говорит Джим. — Может быть, позову Адама Браунинга взглянуть.

Адам Браунинг — владелец галереи, где выставляется Юэн. Тот благородно рассказал галеристу о своем друге, и Адам написал Джиму с предложением посмотреть его следующую выставку.

— Хорошая мысль, — отвечает Ева и целует Джима. Он обнимает ее за плечи, и они идут домой.

Выставка проходит в старом складе у доков. Названия у здания нет, и Джим не понимает, как отыщет нужное место. В объявлении о предстоящем событии — написанном от руки на грубой бумаге, буквы вьются вокруг изображения женской головы с густыми, распущенными, как на картинах прерафаэлитов, волосами — сказано только «склад № 59».

Но подойдя к реке, в неподвижной зеркальной поверхности которой отражаются силуэты громоздких судов и заброшенных элеваторов, Джим понимает, что беспокоился напрасно: по вымощенной булыжниками набережной движется множество людей. Все примерно его возраста, женщины в длинных юбках, с распущенными, как на объявлении, волосами; мужчины в джинсах, бородатые, воротники рубашек расстегнуты. В Сан-Франциско таких называют «хиппи», а теперь это слово прижилось и в Бристоле. Они окликают друг друга и смеются громко и беззаботно. Поравнявшись с толпой, Джим начинает жалеть, что у него не было времени переодеться после работы.

— Друг, — обращается к нему какой-то незнакомец, — идешь на выставку?

Глаза человека полуприкрыты, на лице загадочная улыбка. Под наркотиками, скорее всего. Джим кивает в ответ, и его случайный собеседник продолжает разговор:

— Отлично. Это будет бомба!

Проходя мимо доков, штабелей поддонов и контейнеров, ржавеющих остовов старых пассажирских паромов, Джим чувствует, как настроение его улучшается. Он сбрасывает с себя тоску и скуку рабочей недели, проведенной в душных комнатах за многочасовым изучением бесконечных уставов и правоустанавливающих документов в компании упитанных бизнесменов.

Джим не стал любить юриспруденцию больше, чем прежде, но оказалось, он к ней предрасположен вопреки своему желанию; и чем меньше усилий прилагает, тем лучше идут дела.

Возможно, Джим работал бы в «Арндейл и Томпсон» с большим удовольствием, если бы ему хоть изредка удавалось высыпаться. Уже много месяцев непредсказуемое поведение матери превращало всякую ночь в кошмар. Несколько недель назад Джим проснулся в четыре утра. В квартире царила неестественная тишина. Он встал, обнаружил, что комната Вивиан пуста, оделся, выскочил из дома и обнаружил мать в ночной сорочке на Уайтлейдиз-роуд, одной из пустынных клифтонских улиц. Она плакала и дрожала от холода. Джим закутал ее в пальто, отвел домой и уложил в постель, как уставшего ребенка.

В ту ночь что-то изменилось: Джим решил — ему надо беречь душевные силы. Непонятно, заметила мать перемену в сыне или нет, но с того момента обстановка в доме улучшилась. Врач прописал Вивиан новое лекарство, и теперь она спокойно спала до утра, правда, большие дозы препарата делали ее сонной и заторможенной. Хотя ничего хуже электрошока в больнице все равно быть не могло.

Джим до сих пор в подробностях помнит, как впервые пришел навестить мать после смерти отца: прохладные белые коридоры; добросердечная медсестра, налившая принесенный им апельсиновый сок в пластиковый стаканчик; ужасная, неописуемая пустота в глазах матери.

То, что он вновь начал рисовать, также не способствует здоровому сну; Джим делает это по ночам, поставив пластинку Дюка Эллингтона или Боба Дилана и приглушив звук. Нью-Йорк будто вдохнул в него новые силы. Говорливых адвокатов волновали только деньги, машины и выпивка. У Джима не было с ними ничего общего. Большую часть свободного времени он проводил в Музее современного искусства, где как раз проходила ретроспектива британского скульптора Ричарда Сейлза, произведения которого он видел в Бристоле. Джим заинтересовался, зашел в музей и возвращался еще дважды, чтобы вновь насладиться зрелищем мощных законченных форм из бронзы, гранита и бетона. Он бродил по Гринвич-Виллидж, где можно было заглядывать в окна галерей или зайти в распахнутые двери и стать участником какого-нибудь спонтанного представления. Однажды в подвальной галерее на Кристофер-стрит, стоя в небольшой, серьезно настроенной толпе, Джим наблюдал, как молодая женщина сняла с себя одежду и принялась торжественно покрывать тело жидкой глиной.

Поначалу, вернувшись к рисованию в своей комнате в Бристоле (Джим ненавидел этот город, мечтал вырваться отсюда, но понимал, насколько опасно оставлять Вивиан одну, пока продолжаются ее ночные эскапады), он побаивался реакции матери. Джим слишком хорошо помнил те времена, когда, вернувшись с работы, мог обнаружить свои холсты испорченными, а краски разлитыми по полу. Но она повела себя намного более сдержанно, чем ожидалось. В прошлые выходные даже зашла в его комнату, села на кровать, по-девчоночьи поджав под себя ноги, и наблюдала, как сын работает. Джим не возражал, хотя и не любит рисовать в присутствии других людей. Спустя некоторое время Вивиан сказала:

— Ты знаешь, у тебя неплохо получается, дорогой. Так хорош, как твой отец, ты не будешь никогда. Но это и в самом деле неплохо.

Найти склад № 59 оказалось легко: кто-то нарисовал на грубых кирпичных стенах цветы, они тянутся из окон над выщербленными фронтонами. Внутри — открытое пространство, разделенное металлической лестницей. Картины на стенах, на полу — скульптуры и инсталляции; справа от себя Джим обнаруживает скелет какого-то животного, сделанный из старой магазинной тележки; слева — водруженную на постамент гору камней.

Большинство работ — второсортица, это видно с первого взгляда, но Джима не покидают сомнения: кто он, в конце концов, такой, чтобы судить? Адвокат, рисующий по воскресеньям. Сын великого живописца. Человек, напуганный и издерганный болезнью матери, вряд ли имеющий право претендовать на звание художника.

Джим берет пиво с козел в углу, оставляет мелочь и неторопливо обходит помещение, убеждаясь, что никого здесь не знает: он увидел объявление в «Белом льве» и оставил Питера и остальных коллег, допивавших в этот момент первую кружку пива. Джим звал Питера с собой, но Шейла ждала мужа к ужину, и вообще, такие выставки — не по его части.