Лора Барнетт - Три версии нас

— Да, она писательница. Жена Дэвида Каца — точнее говоря, бывшая жена.

Он с интересом смотрит на Джима своими серыми глазами:

— А вы ее знаете?

Джим пожимает плечами:

— Почти нет. Встречались однажды в Нью-Йорке, на бродвейской премьере «Богемы».

Мартин понимающе кивает.

— Очаровательная женщина. Как-то я пытался с ней закрутить… Но слышал, у нее роман с Те-дом Симпсоном из «Ежедневного курьера». Повезло ему! Теду сейчас, наверное, не меньше пятидесяти, я думаю.

На Риджент-стрит они берут два такси. Сидя в машине, которая несется по Трафальгарской площади, затем мимо Уайтхолла и через Миллбэнк, Джим думает о Еве Кац. Сколько лет они не виделись? Восемь — и последняя их встреча длилась не больше часа. Но если вспомнить всех, с кем он общался за эти годы, на множестве вечеринок — в Корнуолле они случались реже, и тем не менее счет этим быстрым, обрывочным разговорам шел на сотни, — никто не оставил в памяти такой след, как Ева, ее лицо во время той давней беседы.

Один раз Джим даже нарисовал Еву по памяти. Не совсем так, конечно: он увидел фотографию в газете — она стояла в облегающем платье рядом с Дэвидом Кацем на какой-то премьере. Хелена настойчиво интересовалась, кого он изобразил, возможно, даже ревновала. Но картина не получилась: не удалось уловить выражение — задумчивое, немного строгое, — заинтересовавшее Джима в ней когда-то. Потом, погрузившись в хлопоты отцовства и ежедневную работу, он перестал думать о Еве. Но сейчас, когда такси подъехало к длинному дому георгианской эпохи, из ярко освещенных окон которого доносились звуки музыки и громкие голоса, Джим испытал внезапное волнение при мысли, что опять увидит ее.

Внутри дом оформлен с подчеркнутой элегантностью — всюду белая лакированная мебель. Джима представляют приветливому человеку с густыми бровями — это и есть Антон Эделстайн, темные глаза выдают родство с Евой — и его жене Теа, стройной, неэмоциональной блондинке. Тоби с друзьями толпятся в саду у складного стола, где сервированы закуски. Джим тоже подходит, кладет себе на тарелку сыр, холодное мясо, цыпленка по-королевски, но все время отвлекается, оглядываясь по сторонам в надежде увидеть Еву среди толпы незнакомцев. И наконец это происходит — он замечает ее в кухне, Антон как раз наполняет стакан сестры.

Она оказывается выше, чем ему запомнилось, на ней черный комбинезон и туфли на танкетке. Темные волосы заколоты высоко и открывают шею; Джим забыл, какая у Евы ровная, матовая кожа. Она оглядывается вокруг, будто почувствовав на себе чей-то взгляд; видит Джима и отводит глаза без улыбки. Джим краснеет и отворачивается. Ясно, что она не узнает его.

— Привет.

Голос Евы раздается у него за спиной. Джим оборачивается и видит ее рядом. На этот раз Ева улыбается, но неуверенно, словно сомневаясь в его реакции.

— Джим Тейлор, верно? Мы встречались однажды в Нью-Йорке, в «Алгонкине». Вы, наверное, не помните меня. Я Ева Кац.

Ему становится радостно — она не забыла его, она его узнала. Джим собирается сказать: конечно же, я вас помню, — но, разумеется, не успевает.

— Ева!

Мартин опускает свою тарелку, чтобы протиснуться поближе, целует Еву в щеку.

— Выглядишь потрясающе.

— Спасибо, Мартин. Рада тебя видеть.

На несколько минут Ева оказывается потерянной для Джима; к ней подходят все новые люди, она болтает с ними о том, как обстоят дела на Би-би-си, звучат разные имена, ничего не говорящие Джиму. Однако, прислушиваясь к беседе, он узнает кое-что интересное: оказывается, у Евы только что вышел роман (как он мог не заметить? Надо будет поговорить с Говардом насчет доставки в колонию газет); раньше она работала в отделе литературы в «Ежедневном курьере»; а сюда пришла в сопровождении Теда Симпсона, знаменитого журналиста.

— Где же Тед? — интересуется Мартин, оглядываясь вокруг. Ева улыбается — она делает это всякий раз, когда кто-то упоминает Теда, — и отвечает рассеянно:

— Где-то там. В доме, наверное.

Через некоторое время, заметив, что Джим не участвует в разговоре, она поворачивается к нему. Спрашивает, чем он сейчас занимается; он ведь юрист, правильно? Джим начинает рассказывать, что оставил юридическую практику и переехал в Трелони-хаус, и замечает, как друзья Тоби заскучали. Постепенно они с Евой остаются наедине; он говорит о предстоящей выставке на Корк-стрит, она слушает с интересом.

— Это замечательно, — произносит Ева. — Похоже, новая жизнь пошла вам на пользу.

— Да.

Она смотрит ему в глаза. Джим помнит этот взгляд, способный, кажется, проникнуть в глубину души сквозь любые барьеры лжи и лицемерия. Что же натворил этот идиот Кац, как умудрился ее потерять? «Будь ты со мной, — думает Джим, — я бы ни за что тебя не отпустил». Он ловит себя на этой мысли, и ему становится стыдно. Джим произносит:

— Я живу там со своей партнершей, и нам обоим нравится. И нашему сыну Дилану тоже.

Ева в ответ радостно, но несколько напряженно улыбается.

— У вас сын! Как здорово. А у меня дочь. Сара. Сколько лет Дилану?

Джим отвечает на вопрос, показывает фотографии, которые всегда носит с собой. Джози снимала на «полароид», к тому же против солнца, поэтому изображение нечеткое, и в нижней половине кадра какая-то полоса… Дилану на снимке девять месяцев; пухлый, кудрявый мальчуган неуверенно шагает по лужайке навстречу Хелене, которая протягивает к нему руки.

— Прелестные, — говорит Ева. — Оба.

— Спасибо. А вашей сколько?

— Восемь. Сейчас покажу фотографию.

Она открывает маленькую сумочку, висящую у нее на запястье. Он в это время любуется изгибом ее шеи и простым серебряным кулоном в виде сердца, который виден в низком вырезе. Несмотря на внешнюю простоту, это дизайнерская и, видимо, дорогая вещь, однако Джим инстинктивно чувствует: его выбирала не Ева, скорее всего, подарок Теда.

— Ох…

Она поднимает глаза, и Джим переводит взгляд на ее лицо.

— Ну конечно. Они остались в другой сумке. Какая жалость. Я так хотела, чтобы вы увидели Сару.

— Могу представить ее. Если она хотя бы немного похожа на вас, то должна быть красивой.

Он произносит это не задумываясь. Живя в Корнуолле, Джим привык к искреннему выражению чувств — откровенность была одним из правил в доме Говарда и Кэт; хозяин утверждал, что у него нет времени на «мелкобуржуазное манерничанье». Ощутив, как Еве становится неудобно, Джим тут же жалеет о сказанном. Ева бросает взгляд на свой пустой бокал, и Джим пугается, что она сейчас повернется и уйдет, он вновь ее потеряет.

Но она тихо говорит ему:

— Когда мы встретились в Нью-Йорке, вы сказали мне одну вещь, которую я запомнила.

Ее серьезность удерживает Джима от попытки отделаться шуткой: «О боже, неужели это было настолько ужасно?»